Книга Правда об Иване Грозном - Наталья Пронина

Разумеется, Кремль был прекрасно осведомлен обо всех этих переговорах, явно не обещавших ничего хорошего для Руси. Турецкому послу в Москве был даже заявлен официальный протест… Кроме того, как бы упреждая агрессивные замыслы Казани, Василий III (едва оправившись после «крымского смерча») совершил в 1523—1524 гг. два больших похода на Волгу, в результате которых по его приказу на самом русско-казанском пограничье был срублен мощный город-крепость Васильсурск – для наблюдения и защиты государственных рубежей. Тогда же, в целях безопасности своего купечества, русские власти потребовали у казанцев согласия на перенесение главного торга и ежегодной общеволжской ярмарки из Казани в Нижний Новгород. Этими жесткими мерами Василий III веско давал понять, что отныне решительно намерен не только обороняться, но и наступать. И Казань дрогнула, согласившись на его требования. Увы, ей не помог даже турецкий протекторат… Весной 1524 г., вызвав из Крыма своего 13-летнего племянника Сафа-Гирея и оставив его вместо себя в Казани, хан Сагиб-Гирей просто сбежал в Стамбул (якобы договариваться о помощи), однако в своих владениях так больше никогда и не появился …

Но объяснялась эта вроде бы неожиданная податливость (а равно и самая обыкновенная трусость) верхов ханства не столько даже военным нажимом Москвы, сколько внутренней политической нестабильностью, царившей в самой Казани, разобщенностью интересов ее феодальной знати. Полностью оправдывая свое название – «кипящий котел», «казанец», – столица ханства постоянно бурлила, сотрясаемая борьбой самых разных феодальных кланов и группировок. Две наиболее могущественные из этих соперничавших «партий» исследователи условно называют «военной» (Восточной) и «мирной» (Русской). Первая, состоявшая, преимущественно из крымских выходцев, стремилась исключительно к продолжению войн с Русью и работорговле с Востоком.

Социальная база и общая направленность второй «партии» была значительно шире, ибо она объединяла уже многие местные татарские знатные роды, которые являлись довольно крупными землевладельцами и в силу этого тяготели к спокойным, мирным отношениям с крепнущей Русью. Естественно для такой ситуации, что приход к власти представителей то одной, то другой из двух этих противоборствующих политических сил (а при малолетнем хане-марионетке Сафа-Гирее заговоры и перевороты были делом обычным) влек за собой немедленную смену политического курса, в силу чего казанцы то слали в Москву велеречивые заверения в «вечной дружбе», «то принимали на трон крымских Гиреев и выступали вместе с ними против Российского государства» . Вопрос о мире на юго-восточных границах Руси, таким образом, опять и опять оставался открытым…

Что могло противопоставить этой неослабевающей ни на миг внешней угрозе Русское государство? Вернее, русский народ, от которого тяжелейшие условия его исторического бытия требовали постоянного напряжения всех физических, материальных и духовных сил? Только максимально сплоченную государственную власть, способную организовать и обеспечить защиту страны. Иными словами, власть, действительно «подчиняющую отдельные интересы интересам целого» . И такая власть была создана, оформленная в систему самодержавия, своеобразную «диктатуру совести», как много позднее определял ее великий русский философ Владимир Соловьев.

И.Л. Солоневичу в книге «Народная монархия» удалось блестяще показать, что система эта в основных своих чертах сформировалась еще в древнем Киеве, которому также приходилось вести почти беспрерывные оборонительные войны. Там власть концентрировалась в руках одного правителя – великого князя, «единодержца», по выражению киевских книжников. И пока держалась эта сильная великокняжеская власть, держалась и Киевская Русь, поочередно разгромив наседавший на нее Хазарский каганат, Византийскую империю, поляков, печенегов, половцев.

Однако, уже в XII веке эта система власти была расшатана и уничтожена феодализировавшейся на западноевропейский манер княжеско-боярской аристократией. Развязав удельные распри, беспредел которых в первую очередь и больней всего ударил, конечно же, по народным массам, она очень быстро привела страну к раздроблению, потере обороноспособности и гибели.

Рождение новой, Владимиро-Суздальской, а затем Московской Руси и началось-то, собственно, с возрождения прежней, испытанной формы правления. Началось благодаря исключительно народной поддержке. Как подчеркивает И.Л. Солоневич, первый русский «самовластец» Андрей Боголюбский, уйдя из ослабевшего, ставшего постоянным «яблоком раздора» Киева во Владимир, в своей нелегкой борьбе за новое объединение и упорядочение власти в стране опирался отнюдь не на боярство, а на простого мужика, на посадское население Владимира, «мизинных людей» земли Русской. «Государственные способности Андрея Боголюбского выразились прежде всего в том, что он перенес свою ставку туда, куда это было нужно…», «перенес резиденцию во Владимир, где не было (еще) никакой аристократии, где жили «смерды и холопы, каменосечцы и древоделы, и орачи». Не забудем, что незадолго до этого, в 1073 г., все эти смерды, древоделы и орачи поднимали восстание против боярской аристократии и что, следовательно, Андрей Боголюбский действовал далеко не случайно…» .

Всецело на стороне народных интересов стояла и православная церковь, всегда поддерживавшая сильную государственную власть в России. Да будет известно г-ну Радзинскому (ежели он этого не знает или опять-таки случайно запамятовал), что уже с первых десятилетий после принятия Русью христианства именно православное духовенство начало глубинную разработку теории божественного происхождения власти – идеологической основы великокняжеского единодержавия. Опираясь на Библию, именно православные книжники древнего Киева, а отнюдь не Иван Грозный (как это пытается показать маститый литератор), впервые на Руси заговорили о том, что власть дается богом. Что государь на земле – лишь слуга божий, лишь временный распорядитель этой власти, а значит, и ответчик перед ним за порученную страну, людей.

Именно такое понимание власти – власти как служения , как морального долга государя перед богом и подданными, пронзительнее всего высказанное в знаменитом «Поучении» своим наследникам великим князем Киевским Владимиром Мономахом, родным дедом Андрея Боголюбского , – стало основным для всех последующих законных русских государей. Оно в корне отличало их от европейских королей и императоров, являвшихся прежде всего ставленниками (а зачастую и заложниками) своей собственной аристократии, почти всегда выполнявших только ее волю. Чтобы убедиться в этом, достаточно вспомнить те гордые слова, с которыми арагонская феодальная знать веками возводила на престол своих королей: «Мы, которые стоим столько же, сколько и вы, и которые можем больше, чем можете вы, мы назначаем вас нашим королем и сеньором при том условии, что вы будете соблюдать наши привилегии. А если нет – нет» . А ведь с подобными же условиями избирались короли и на шляхетских сеймах в Польше, и в некоторых других европейских государствах того времени. Мнением простонародья там, разумеется, никто не интересовался. Всевозможные права и вольности феодальная знать отвоевывала у королевской власти прежде всего для себя. Равно как для себя добивалась (и добилась) она закрепления за своими земельными владениями статуса неприкосновенной частной собственности, одновременно освободившись от всяких обязательств по отношению к государству, в первую очередь – от несения воинской службы, которая и была раньше единственным основанием для владения земельным поместьем .