Книга Снайперские дуэли - Евгений Николаев

Я хотел еще что-то добавить, как вдруг в моем секторе обстрела, метрах в шестистах от нашего НП, заметил движущиеся «мишени»: на расстоянии шести — восьми метров друг от друга шли три фашиста. Первый, перевязанный крест-накрест женским платком, шел налегке. Двое других тащили мешки с каким-то тяжелым грузом. Я почему-то решил, что с картошкой — так тяжело, медленно они передвигались.

— Иван, наблюдай! Вижу справа фашистов! — обрадованно крикнул я, совсем забыв, что нахожусь всего в восьмидесяти метрах от переднего края противника и сам могу стать мишенью. — Бью по последнему, потом по первому!

Увидел фашистов и Добрик.

— Давай не упусти, Женька!

Сделав привычным движением упреждение с учетом боковых поправок на ветер и на движение цели, я взял на мушку голову последнего из трех гитлеровцев и, затаив дыхание, плавно нажал на спусковой крючок…

Негромок голос снайперской пули, но жалит она смертельно. Выстрела я своего почти не услышал, — мое собственное сердце в это время стучало, кажется, куда громче! Я увидел, как мгновенно осел, придавленный тяжелым мешком, последним шагавший немец. Двое других продолжали свой путь, не заметив случившегося. Обрадованный успехом, я решил ударить по второму фашисту. Давно отработанным движением мгновенно перезарядил винтовку и выстрелил. Словно споткнувшись, упал и второй «завоеватель». Однако он, видимо, успел что-то крикнуть, потому что первый, сделав еще два-три шага вперед, остановился, оглянулся и подошел к упавшему. Он стоял над ним, размахивая руками, и что-то выговаривал неподвижно лежавшему солдату. Возможно, отчитывал его за неуклюжесть, похоже — предлагал ему подняться, еще не догадываясь, что произошло на самом деле, и тем более не ожидая того, что случится в следующую секунду. А мне вполне хватило времени снова перезарядить винтовку и сделать очередной выстрел. Он прозвучал отрывисто — словно дятел долбанул крепким клювом сухую ель. И третий фашист, сраженный моей пулей, замертво свалился на второго.

— Ну молодец… Сразу троих! Тремя выстрелами!.. — подытожил Иван результат моей стрельбы. — Теперь моя очередь.

И он изготовился к стрельбе, разгоряченный нашей первой удачей.

Не упуская из виду своего сектора, я стал больше поглядывать за сектором Добрика. Но так близко немцы больше не появились. И, как на беду, снова повалил такой снежище, что видимость совершенно пропала. Даже в пятидесяти метрах от нас ничего не было видно. Стало темнеть, погода окончательно испортилась.

Полежав еще с полчаса, мы решили отходить. Огорченный Иван плелся за мной по траншее, низко опустив голову. Я, как мог, успокаивал его, предрекая на завтра лучший результат «охоты». А через десять минут мы сидели уже в своей землянке.

Так в нашей 21-й дивизии, благодаря лейтенанту Буторину, родилось снайперское движение. Истребители фашистской нечисти начали свою священную войну.

А поздно вечером, когда все снайперы вернулись со своих НП, состоялся разбор результатов истекшего дня.

— Лиха беда начало! — сказал лейтенант. — Итог наших экзаменов — двадцать шесть уничтоженных фашистов. Неплохо! Но не забывайте, товарищи: поле боя — не тир! У снайпера должны быть храброе сердце и крепкие нервы. Он должен быть всегда спокоен и хладнокровен, терпелив и вынослив. Побеждает тот, у кого зорче глаз, тверже рука и крепче выдержка. Советский снайпер знает, на что идет, и побеждает врага мужеством, сообразительностью, быстрой реакцией. Я говорю вам все это в последний раз, — завтра вы будете действовать самостоятельно, учить вас будет некому. Ну а теперь — спать. Всем спать до утра!

Попрощавшись с нами, лейтенант вышел из землянки. А мы еще долго ворочались, не могли уснуть от впечатлений пережитого. Потом кто-то из ребят подытожил:

— Братцы, а теперь нам надо — кто больше. Вроде соревнования. Правда?..

— Верно! — ответили ему. — Будем соревноваться. И других будем учить.

Через полчаса все уже спали богатырским сном. И только мне почему-то не спалось. Присев у края нар, при свете коптилки на листке бумаги я стал выводить хорошо отточенным химическим карандашом письмо.

Из письма с фронта в Тамбов матери:

Дорогая мамуля!

Свою учебу я закончил успешно. Сегодня наш командир перед строем объявил мне благодарность. Теперь я на новой работе: стал наблюдателем. Не беспокойтесь за меня — это работа легкая и совсем безопасная: посматривай себе в бинокль да докладывай по начальству, что там затевают фашисты. И сидеть-то приходится в тепле, да и одет я прилично.

Войны у нас почти нет никакой. Когда Вы читаете в сводках Совинформбюро «На Ленинградском фронте без перемен. Идут бои местного значения» — это про нас.

Как Вы там живете? Как вообще наш народ там, на Большой земле, живет? Мы только одно знаем: как бы там ни было — жив будет наш народ! И он победит.

Да, не сказал еще: мне присвоили звание! Теперь я старший сержант. А по должности — помкомвзвода.

Ваш Евгений.

С тех пор мы попарно, а иногда и в одиночку ежедневно выходили на передний край. Подкрадывались как можно ближе к немецким траншеям, устраивались в заранее облюбованной воронке или удобном укрытии и до наступления полного рассвета успевали замаскироваться, внимательно осмотреться, обжиться. Передний край был нашим вторым домом, в котором мы жили намного дольше, чем в доме-землянке.

Следили за снайперами и их работой предупрежденные заранее бойцы и командиры в траншеях. Им ставилась задача — прикрыть в случае чего отход снайперу, оказать ему первую помощь, если потребуется. А минометчики готовы были в любую минуту дать заградогонь, отсечь нас, снайперов, от противника.

Нам разрешалось спать только ночью, и будили нас только в случае крайней необходимости. Правда, случаев таких хватало…

Мой первый напарник

С Иваном Добриком мне приходилось взаимодействовать и в дальнейшем. До его тяжелого ранения в голову в сентябре 1942 года мы воевали с ним бок о бок.

Выходя на «охоту» с Добриком, я чувствовал себя намного уверенней. Иван был веселым и храбрым парнем, хорошим товарищем и отличным стрелком. На него вполне можно было положиться.

Он был уроженцем Полтавской области. Родина его — село Худолеевка — была сейчас «пид нимцем», и он «нэ чого нэ чув» о судьбе своих родителей и многочисленных братьев и сестер.

…Трудно было его родителям вести свое немудрящее хозяйство, содержать большое семейство. И вот, посоветовавшись с ними, «старшой» — Иван — уехал в Астрахань, на заработки. Он ходил там с рыбаками в море, тянул сети. А все заработанные деньги отсылал домой. Сам же перебивался кое-как. И мечтал о службе в армии. Куда он ни писал, к кому ни обращался — в армию его не брали. «Мал еще! Вот подрастешь — сами позовем!» — говорили ему в военкомате. И точно, в октябре 1940 года, когда пришел его срок, призвали Ивана в Красную Армию.