Книга Второй после Бога - Курт Ауст

Из покоев аптекаря послышался громкий многоголосый смех, один голос я мгновенно узнал. Я быстро застегнул сюртук, проверил, висит ли на поясе кошелек, и вышел на лестницу в конце дома. Две женщины, каждая с корзинкой, шли рука об руку по направлению к рыночной площади. Высокую фигуру фрейлейн Сары я знал хорошо, женщина, идущая рядом, была невысокая, с пышными формами, и я решил, что это фру Крамер, жена аптекаря. Их разговор был похож на щебетание птиц, они быстро скрылись из виду.

У аптекаря Крамера были покупатели. Горожане сидели в зале вокруг большого стола, перед ними стояли маленькие рюмки. Гости расслабились, некоторые даже сняли фрак, а те, кто был в парике, положили его на стол. Я остановился в дверях. С потолка на меня глядело чудовище, словно раздумывало, напасть на меня сразу или немного подождать. Из страшной пасти торчали острые зубы. Туловище, кривые ноги и длинный хвост были покрыты чешуей, похожей на рыбью. Чудовище оказалось чучелом, висевшим на солидных цепях. Мальчишка-помощник толок что-то в большой ступе, постанывая в такт своим движениям. Аптекарь, водрузив на круглый нос очки, осторожно сыпал какой-то белый порошок на чашу весов, пока обе чаши не оказались на одном уровне. На стене над ним висели длинные полки с кружками, банками и бутылками со странным содержимым – сушеными пауками, сороконожками, костями крыс и птиц, а под рабочим столом, по всей его длине, находилось несметное количество больших и маленьких ящичков. Под потолком висели рыбьи и змеиные кожи и множество пучков сухих растений. В помещении стоял резкий, чуть горьковатый запах, и слышался звон капель, падавших из перегоночного аппарата в задней комнате. Когда я вошел, горожане замолчали, некоторые приветливо кивнули мне, а господин Крамер снял очки и встал.

– Могу я вам чем-то hilfe? – спросил он.

– Мы с моим господином уходим до вечера, и я хотел попросить вас оказать нам любезность и дать с собой немного еды, – тихо сказал я.

– Natürlich, – сказал аптекарь. – Brot und ost und пиво und…

Он скрылся в заднем помещении, отсутствовал несколько минут, потом вернулся.

– So, – сказал он с удовлетворением и протянул мне корзинку с едой.

Я хотел заплатить, но он сказал, что это можно сделать и позже.

Беседа в зале возобновилась, как только я закрыл за собой дверь и отправился на встречу с нунцием.

Глава 4

– Сможете ли вы найти усадьбу Трооошвик? – спросил меня нунций по пути к гавани. Увидев на моем лице растерянность, он вытащил какую-то бумажку. – Gucken Sie mal: усадьба Троо-швик, – сказал он.

Я прочитал то, что было написано на бумажке, и засмеялся. Он обиженно взглянул на меня.

– Да, думаю, я смогу найти усадьбу Тросвик, – сказал я и показал на воду. – Она находится на северо-западе, вон за тем низким мысом, но это недалеко. Если мы найдем кого-нибудь, кто нас довезет, это займет меньше часа.

Перевозчик переправил нас на другой берег фьорда, но телеги с возницей мы там не нашли, и нам пришлось довольствоваться двумя клячами, что явно оказалось нунцию не по душе. Он покосился на лошадей, на меня и на крестьянина, который их нам предоставил, потом вытер нос и осторожно взгромоздился на вогнутую спину лошади. Крестьянин попросил нас не слишком гнать лошадей, так как их лучшие времена уже прошли. Я глянул на застывшую фигуру нунция и сказал, что едва ли в этом будет необходимость.

С запада дул свежий ветер, и я уже подосадовал, что надел парик, но неожиданно увидел, что нунций снял свой и сунул его в мешок, притороченный к седлу. Проделав то же самое, я позволил себе наслаждаться тем, что еду по норвежской земле.

Дорога петляла среди полей, маленькие и большие каменистые холмы поднимали из земли свои невзрачные серые физиономии и на свой грубоватый лад приветствовали меня с возвращением домой. Мне было приятно их видеть после нежного, расслабленного датского пейзажа, всегда такого чистенького и предсказуемого. Наконец-то я был дома, в этой дикой, суровой и невеселой стране, которая прячет в своей глуши гномов и троллей и способна неделями, месяцами и даже годами скрывать беглецов так, что их не могло обнаружить ни правосудие, ни королевские солдаты. “Бесконечная земля”, – сказал однажды некий приезжий, которого я провез по полям, принадлежавшим усадьбе Хорттен, и спросил, как выглядят другие страны. “Бесконечная земля. Норвегия как песня, в которой все время появляются новые куплеты, и ты знаешь, что никогда не допоешь ее до конца, никогда не познакомишься со всеми ее богатствами”. Так он сказал. И пропел мне один куплет:

Крестьяне у моря

Не знают горя.

Там луга и поля,

А тучная земля

Прокормит плугаря.

Знай себе паши

От души.

Хочешь – на паре,

А хочешь – на трех

Иль четырех.

Земля тут все может,

Скотинку множит[2].

Оглядевшись по сторонам, я увидел крестьян, поля, луга, коров и овец и подумал: да, так и есть, прекрасные луга – прекрасная земля! И наконец-то ощутил, как хорошо вернуться домой.

Моя уверенность в том, что я знаю, где находится усадьба Тросвик, была несколько преувеличенной. Когда я, мальчишкой, работал в Хорттене, я один раз остался в лодке в заливе Тросвик, а другой мальчишка, Нильс, побежал наверх в усадьбу с посылкой – двумя письмами, ящиком сельди и двумя бутылками ликера. Я, можно сказать, почти был там. Посылка, насколько я помню, была от одного торговца, жившего к югу от Холместранда, который лично приезжал в Хорттен и просил, чтобы мы доставили его посылку непосредственно в Тросвик. Содержимое посылки служило явным доказательством хорошо известного обстоятельства, что тогдашний хозяин Тросвика, генерал Сисиньон, имел пристрастие к ликеру и к жареной сельди.

Из-за того, что в усадьбу тогда ходил Нильс и что было это восемь лет назад, каждый новый поворот дороги, петлявшей среди болот, перелесков и небольших хлебных полей, только усиливал мою неуверенность.

Нунций дей Конти сидел на лошади с папскими четками в руках и, с интересом поглядывая по сторонам, перебирал их; его губы слегка шевелились, и мне казалось, что он ведет внутренний разговор с Богом. Я даже испытал нечто, похожее на зависть. Нет, я не утратил веры. Напротив, время, проведенное на факультете теологии вплоть до экзамена на звание теолога, расширило мои горизонты и укрепило меня в вере настолько, что я мог лучше противостоять растущим сомнениям Томаса. Сомнениям, подкрепленным пространными научными аргументами, которыми он часто и более чем охотно делился со мной. Мои теологические познания окрепли, и я был уже способен вести богословские беседы, но что касается практической стороны дела… Мои молитвы казались мне длинными тирадами, пестрящими множеством раздраженных слов, фраз из литургии и вопросов, обращенных к молчащим и недоступным небесам – недоступным, как сказочный замок, – никогда не дававшим ничего, что хотя бы отдаленно можно было принять за ответ. Вид нунция, восседающего с достоинством в седле и непрерывно беседующего с Богом, заставил меня почувствовать себя… – даже не знаю, как это лучше выразить, – почувствовать себя сыном, у которого на глазах отец осыпал слугу дарами и золотом. Несправедливо.