Книга Ритуал - Екатерина Нечаева

— Поговорить нужно, — уже своим обычным, нормальным тоном сказала я. — Сейчас.

— В моей комнате?

— Слушай, любой идиот знает, что делают адептки в твоей комнате.

— Не собираешься украшать список моих побед? Но с чего ты решила, что ты будешь его украшать, — без намека на иронию сказал он. В принципе, скажи мне это кто другой, да еще и таким тоном, я бы оскорбилась, но эльф воспринимался, скорее, как не то чтобы очень смазливая, но дорогая кукла, которую все хотят иметь в своей коллекции. Поэтому я лишь пожала плечами и пропустила реплику мимо ушей. К тому же да, знаю, среди изящных, воздушных, хорошо одетых магинь в шхэн знает каком поколении я в своих старых, уже держащихся только на бытовой магии шмотках и с моим относительно высоким ростом не смотрюсь. И эльф ничего нового мне не открыл.

— Пошли куда-нибудь в безлюдное место. А не туда, куда в любой момент может ввалиться толпа адепток с воплями — о, Алдошек, ты такой сладенький!

— Что предлагаешь?

Я вздохнула. Моя комната не годилась, туда в любое время могла вернуться соседка. Очень не хотелось, чтобы возникли какие-то слухи. Я посмотрела в окно. Темнело. Сумерки.

— Пошли на улицу. Там придумаем. Кстати, тебя действительно зовут…

— Алдан.

— Алдан так Алдан. — Хорошее имя. У нас собаку у соседа так звали.

Я шла за ним следом и раздумывала, сколько ему лет. Эльфы не то чтобы вечноживущие, но очень долгоживущие, и он мог быть запросто старше моей бабушки. Я шла за его спиной, делая вид, что мы не вместе, да и вряд ли бы хоть один из тех, кто нам попадался по пути, заподозрил подобное. Эльф грелся в лучах чужого внимания, адептки пялились, шептались, здоровались с ним, спрашивали, как дела. Он почти с человеческой дружелюбностью отвечал. Эльф, оказывается, изучал боевую магию, и дела у него были в порядке, конспекты ему одалживать не нужно, а готовиться к практике еще не начинал, и нет, собирается ложиться рано, на вечеринку не пойдет. Меня не существовало, я могла орать, ходить голой, он затмевал меня светом своего величия.

Я вспомнила, что однажды наблюдала, как Алдан упражнялся с мечом. Тренировки желающих обычно проходили во внутреннем дворе, и с третьего этажа, из окон крытого перехода между двумя башнями, было особенно хорошо все видно. Когда он заметил зрительниц, стал играть на публику. О, посмотрите, как изящно я протыкаю воздух. До этого так рубил мечом, что воздух разрывался со свистом. Бешеный.

Даже сложно было представить, что кто-то может смотреться настолько идеально, словно светиться изнутри. Хотя эльф был некрасив. И тут даже неважно, сколько будешь вглядываться. Длинный нос, острые скулы, выпирающие удлиненные уши. Хищная резкость. Просто необычен для нашего населения, царства ровных скул, пухлых губ, курносых носов. Но именно это несовершенство внешности притягивало к себе, и еще внутренняя сила, природу которой не понять. Он был тем экземпляром, которые чаще попадаются в книгах и на сцене, чем в реальной жизни. Его сила воли и жестокость, жажда жизни, толкающая его вперед, были чем-то несгибаемым, вроде куска холодного металла. И тем не менее они есть, и никуда от них не деться. Ходили слухи, он был глубоко несчастен, что, впрочем, не умаляло его обходительности в общении.

Я задумалась о том, что же другим нравилось в нем больше: его эльфийское мрачное и таинственное прошлое, его длинные блестящие волосы или его мужественная внешность. Честно говоря, любопытных больше привлекает первый вариант, некоторых второй, но большинство, скорее всего, предпочитало третий. Во дворе тогда по кругу стояли кухарки, разносчицы, адептки и просто непонятно откуда взявшиеся девицы с улицы. Зрелище и вправду потрясающее, даже не потому, что он смазливый. Это паршивое эльфийское изящество проявлялось в каждом движении, каждая связка — образец воинского искусства, он даже не сражался, а танцевал с невидимым противником, судя по ударам, уже давно истекающим кровью и молящим о смерти. У перворожденных, что ни говори, даже самые последние расисты признают, реакция и координация движений гораздо лучше, чем у людей. Они быстрее, плавней, гибче. Во время войны на одного эльфа приходилось с десяток убитых, если не больше.

Я хмуро посмотрела в его спину. Я уже не верила, что мы выберемся из Академии. С ним пытался заговорить каждый. Точнее, каждая. Некоторые даже попадались по два раза на нашем пути. По-моему, это неестественно и мерзко завязывать какие-либо отношения с подобными ископаемыми, которые гораздо старше, которые даже не люди, это уже какой-то манией отдает. Геронтофилия, по-моему, называется. Хотя, кто знает, может, это кого-то заводит. И если ему по крайней мере больше пятидесяти, значит, он гораздо умнее меня и некромантов, вместе взятых. Хотя бы по житейскому опыту. И если я соглашусь, нет, если я хоть как-то ввяжусь в это самоубийство, не факт, что от эльфа потом отвяжешься. Он найдет способ использовать меня в своих интересах. Но ставки сделаны, ставок больше нет, и спросить мне у него кое-что нужно.

Я подумала, не зайти ли с ним в те же самые кусты, где мы днем торчали с некромантом, но это уже попахивало извращением, и мы направились к озеру наиболее безлюдными тропинками через парк. Эльф шел бесшумно, не призрачно скользил, шел вполне по-человечески, только умудрялся ступать так, что под ногами не хрустела ни одна ветка. Я слышала только себя. Мы молчали, я шла, засунув руки в карманы, и хмуро обозревала окрестности. Настроение было настолько гадостным, что хоть топиться, а мы к озеру как раз и шли. Почему даже шанс, который можно использовать, судьба дает мне какой-то грязный и ненормальный! Родители, которые опять будут орать: ты позоришь нас, живешь за наш счет. Сиплое дыхание умирающего дракона. Чужие, надоевшие вопросы: ну как он, ну ты держись. Вязкая, безвкусная, но сытная еда столовки, вечный недостаток денег, выматывающие попытки учить чужие заклинания, не упустить хоть что-то. Далекое, недоступное небо, в которое я еще ни разу не поднималась, когда остальные летают, тренируются вовсю. Как же это надоело.

Солнце тонуло в озере будто навсегда. Как и в первый раз, когда я видела это, так и сейчас мне казалось, что оно больше не поднимется. Холодало, и от земли тянуло мглистым холодом подземелья, который ломил кости, выстуживал надоевшую старую боль. Пока Ротар мог ходить, мы в сумерках приходили сюда. Мне казалось, дракону нужен свежий воздух, словно багровое небо, соприкасаясь с озером на этом каменистом берегу, рубиновые краски, расплескивающиеся по горизонту, могут забрать часть его болезни. Озеро было недалеко от Академии, почти у ее стен, и здесь летом часто купались адепты и проводились тренировки магов с уклоном на воду. По ночам по всем кустам у берега зажимались парочки. Сейчас же было пусто. Дневная, почти летняя жара ушла, и вернулся весенний холод. Дракон всегда внимательно наблюдал, как солнце скрывается за дальней полоской гор, и мне становилось не по себе от тихой спокойной грусти, которую я чувствовала в его ощущениях. Ротар сползал по склону, брюхом пропахивая широкую колею в земле. Озеро принимало его милостиво, как приемная мать жалостливо относится к названому сыну. Дракон не плыл, просто замирал в обнимающих его водах, и отраженные звезды касались слабых, распластанных по поверхности крыльев. В воде он лишь немного чувствовал себя лучше. Смерть, как обычно, стыла рядом, только руку протяни, коснись пальцами, почувствуй холодный липкий лед. Позже мы всегда сидели на берегу, Ротар устраивал голову у меня на коленях, тяжелую и стылую, как вытащенный из озера камень.