Книга Крылья - Юрий Нестеренко

Я не представляла себе, что меня ждет. Споры между родителями на сей счет происходили не в моем присутствии, и я узнала о них позднее.

Я, конечно, уже была в курсе, что существуют аньйо, которые не любят крылатых, и что таких даже много — в частности, приятели Ллуйора или жители деревни, где мы когда-то жили. Но я полагала, что подобные предрассудки — удел исключительно глупых и необразованных аньйо и что в школе, где учатся дети цеховых старшин и дворян, мне не придется с этим столкнуться, ну разве что найдется пара-тройка дураков, но на них можно просто не обращать внимания. К тому же я была уверена, что, как и при знакомстве с Ллуйором, мои обширные познания произведут впечатление и помогут мне найти друзей.

Мое появление в классе произвело фурор. Поначалу я не заметила признаков враждебности; меня окружили и глазели, как на ярмарочного уродца, а я наивно приняла это за восхищение. Когда меня попросили помахать крыльями, я охотно сделала это; я честно отвечала на вопросы одноклассников, думая, что им и вправду интересно, и не чувствовала издевки; когда мои ответы встречали смехом, я смеялась вместе со всеми, думая, что они просто очень веселые ребята; и даже когда меня в первый раз дернули за крыло, я натянуто улыбнулась, хотя мне было больно… Ну а потом началось.

В той школе, как и в большинстве школ Йартнарской провинции (за исключением закрытых привилегированных пансионов), девочки и мальчики учились вместе, но мало общались друг с другом. У мальчишек были свои компании, со своими вожаками и любимыми жертвами, у девчонок свои. Но мое появление нарушило этот порядок. Против меня ополчились все.

Меня ненавидели вдвойне — за то, что я крылатая, и за то, что я дочка палача. Фамилия Штрайе не слишком распространенная, но все-таки мой отчим — не единственный ее обладатель в городе, и я могла бы соврать, что не имею к нему отношения, но сочла это ниже своего достоинства (впрочем, они бы все равно выследили, куда я иду после школы, но это я поняла уже потом). Я даже не стала говорить им, что он мне не родной отец.

Я надеялась, что моя прилежная учеба изменит ситуацию. Наивная! Теперь меня ненавидели еще и за то, что я отличница. Отличников они вообще не любили — как же, разве могут они стерпеть, что кто-то оказался умнее их! — а уж крылатой они тем более не могли простить столь явной демонстрации превосходства. И хуже того: учителя, от которых я надеялась получить поддержку, которые должны были защищать меня и как лучшую ученицу, и просто как вверенного их попечению ребенка, эти самые учителя, проникнутые духом Святого Троекнижия, сочли своим долгом «избавить меня от гордыни».

Будь я жалкой и убогой, что вполне соответствовало бы их представлению о крылатости как об уродстве, я бы, наверное, заслужила их искреннее сочувствие; но я осмеливалась учиться лучше «нормальных» детей, отстаивать свое достоинство и спорить со старшими, а это, разумеется, была гордыня. К слову сказать, никто из них так ни разу и не объяснил, что плохого в гордыне — ссылки на Святое Троекнижие не в счет, ибо там содержатся лишь утверждения, а не доказательства. Не могу сказать, что учителя явно поощряли травлю, но маленькие чудовища, именуемые обычно детьми, прекрасно чувствуют настроение взрослых.

В классе было несколько аньйо, тайно сочувствовавших мне, но они не осмеливались пойти против остальных; максимум, что они могли себе позволить, это не участвовать в травле; впрочем, спасибо им и за это. Из числа же мучителей особое рвение проявляли бывшие любимые жертвы, стремившиеся выслужиться перед стаей и скотски благодарные ей за то, что она наконец избрала другую мишень, а заодно отыгрывавшиеся на мне за свои прошлые унижения.

Они не оставляли меня в покое даже после уроков — трое или четверо увязывались за мной, чтобы в лучшем случае кричать на всю улицу дразнилки, а в худшем — кидаться грязью или камнями. Я оказывалась в безопасности лишь возле дома — близко подходить к дому палача они боялись. Приходя домой, я швыряла сумку с книгами, взбегала на чердак, раскладывала перед собой старые орудия пыток — к тому времени я уже поняла, что это такое, — и предавалась мечтам о мести. Я представляла себе, как мои враги корчатся и вопят от боли, как они умоляют о пощаде… но, разумеется, никакой пощады не получают. Увы, действительность была совсем иной…

Я не хочу и не буду рассказывать обо всех издевательствах, через которые мне пришлось пройти. Достаточно сказать, что мне до сих пор снятся сны, в которых я сражаюсь со своими мучителями. И я до сих пор желаю им смерти. Да, до сих пор.

Поначалу я еще надеялась, что надо просто перетерпеть и от меня отстанут; но в конце концов я не выдержала и заявила отчиму, что больше не пойду в школу. «Что ж, — ответил он, как всегда, спокойно, — не ходи. Но тогда ты всю жизнь просидишь дома, боясь выйти на улицу. Ты этого хочешь?» — «Нет, — ответила я, подумав, и добавила: — Научи меня драться!» — «Вот это те слова, которые я хотел от тебя услышать», — улыбнулся он.

Ллуйору было уже двенадцать, и отчим занимался с ним, обучая его боевым навыкам. Королевский палач должен владеть оружием не хуже, чем хороший солдат. Ошибаются те, кто думает, будто палачу приходится иметь дело лишь с беспомощным противником. Во-первых, во время казни может случиться всякое — от попыток освободить приговоренного силой до подкупа стражников и тюремщиков. Во-вторых, и это, пожалуй, даже важнее, в повседневной жизни палач вовсе не застрахован от мести родных и сообщников казненных. Когда-то палачи делали свою работу в масках; это практикуется и сейчас, если под рукой не оказывается профессионала и смертный приговор приходится исполнять случайному аньйо, но для королевского палача такая маскировка лишена смысла, все и так знают, кто он и где живет. Конечно, при желании можно организовать все так, чтобы палач оставался анонимным, но тогда логично было бы требовать такой же маскировки и для судей, и для других участников процесса, а это уже будет унизительно для королевского правосудия. «В конце концов, я тоже подписываю смертные приговоры, так что же мне теперь — править под маской?» — сказал в свое время король Аклойат II, отвечая на петицию палачей. Но короля защищают гвардия и Тайная Стража, палачу же приходится рассчитывать только на самого себя…

Правда, за покушение на королевского палача закон карает столь же строго, как и за покушение на высокопоставленного сановника.

Королевские палачи причислены к чиновному сословию, хотя работа их по большей части физическая и они, по идее, должны считаться ремесленниками.

Ллуйор, поскольку день рождения, как и у всех аньйо, был летом, тренировался уже давно — больше полугода. Но прежде у меня не возникало желания к нему присоединиться. Особенно зимой, когда, проснувшись поутру и выглянув в окно, я видела, как отчим гоняет Ллуйора, голого по пояс, вокруг дома и заставляет растираться снегом. С великим удовольствием и, признаюсь, не без злорадства в адрес своего бывшего друга я юркала обратно в теплую постель, радуясь, что мне не грозят подобные экзекуции. Да и вообще, если в более раннем возрасте мне и нравилось лазать по деревьям и фехтовать с Ллуйором на палках, то теперь книги привлекали меня куда больше, чем физические упражнения.