Книга Когда воротимся мы в Портленд - Екатерина Некрасова

Тошнота.

…Разномастные палатки среди зелени. От армейской, защитной — старой, тяжелой, наверно, как зверь — Ахмета, до туристской, новенькой, ярко-сиреневой — Паши с Диночкой. Руководитель экспециции — лысый мелкий мужичок по кличке Дядя Степа… Я не археолог, какой я археолог. И не историк. Мне просто интересно. Вот, достукался.

Дос-ту-кал-ся, думал он, притоптывая ногой. Ду-рак.

Ребята, конечно, переполошатся, думал он. На работе, опять же… А Бобров-то с ума сойдет — партия придет, а документация вся у меня… И черт с ним. Мне на этих машинках уже все равно не кататься.

…До него не сразу дошло ерзанье ключа в замке. И не сразу он заставил себя разлепить веки и повернуться к входной двери. И то, что открывают не эту дверь, а другую, в глубине помещения, он понял лишь услышав за спиной скрип петель. Он обернулся.

БУДУЩЕЕ

И шел бы дождь. Снова дождь, да, малыш, это правда, у нас отвратительный климат.

…Залитый грязной водой мрамор полов метро. Я могу подарить тебе сказку. Железные лестницы, ползущие в освещенные недра земли; с гулом, шипением и свистом мчащиеся под землей поезда… Да, у нас отравленный воздух и на улицах сизо от выхлопных газов; упаси тебя Бог пробовать воду из наших рек… Но ты не поймешь этого, малыш. В твоем мире это называлось бы сказкой — сияющие гирлянды поперек широких, как площади, и прямых, как стрелы, улиц, и разноцветные витрины, и «черный свет» дискотек…

Эд лежал — носом в подушки, вцепившись зубами себе в запястье. Я купил бы билеты на самолет. Тебе ведь никогда не приходилось видеть море. Вам всем и в головы не приходит, что где-то на свете могут быть белые коралловые пески, и стеклянно-прозрачные океанские валы несут доски серфингистов… там пальмы, и розы, и водопады… Я так скучаю по моему миру, малыш. Я создан в нем и для него, и никакого другого мне не надо.

Вашего не надо в особенности.

Уже неделю я болтаюсь здесь, малыш, а выхода нет, нет, нет… И я не знаю, как мне жить дальше.

НАСТОЯЩЕЕ

…Женщина шагнула в комнату, подняв подсвечник с единственным оплывшим огарком. За ней в сумраке коридора маячила широкоплечая фигура мужчины, тяжелые складки густо-красного плаща.

Женщина выглядела лет на сорок. Может быть, на самом деле ей было меньше — в те (в эти?) времена люди старились (старятся?) быстрей. Надвинутое по самые брови белое покрывало — длинное, что-то среднее между покрывалом и плащом — на шее стягивал резной обруч желтого (кажется) металла. В узорной кайме мелкого жемчуга обрюзглое, с брыльями лицо, родинка сбоку носа. Глаза — большие, светлые. Она смотрела на Эда, неприязненно поджав губы. Он видел держащую подсвечник руку — маленькую, в набухших жилах. Жемчужную отделку на рукаве — такую же, как по краю покрывала. В перстне поблескивал квадратный прозрачно-голубой камень.

Парень легонько подтолкнул ее в спину и шагнул вслед — из тени, щурясь на свет свечи. Эд мельком удивился — отстраненно и неуместно. Такое встретить в домонгольской Руси он не ожидал.

Бывают такие лица, наводящие на мысль о межрасовых браках: при общей европеоидности черт — носа, скул, — сохраняется легкая нивелированность глазных впадин и явно азиатский разрез глаз. Что самое странное, волосы у парня были русыми — то ли волнистыми, то ли просто давно нечесанными. Бороды не было, была вполне современного Эду вида небритость… Половцы! — сообразил Эд вдруг. Их вроде ведь и прозвали так за цвет волос — от русского «полова» — солома… И правда, выходит, межрасовый брак. Кто-то женился по расчету. Или не по расчету не женился…

Парень что-то говорил женщине, показывая на Эда. (Тот торопливо поднялся, отталкиваясь скрученными локтями от печки.) Женщина подошла ближе — почти вплотную, поднесла подсвечник к его лицу. Вглядывалась. Потом спокойно переложила подсвечник в левую руку, обернулась к своему спутнику и вдруг с размаху влепила ему оплеуху.

В тишине парень медленно поднес пальцы к щеке. Губы растянулись в усмешке — кривой. Он сказал что-то, показав на этот раз в открытую дверь (из фразы Эд понял отдельные слова: «аз», «князю», «глаголю»), и ребром ладони чиркнул по горлу женщины.

Она отступила. Огляделась, быстро поставила подсвечник на край лавки и, обернувшись, поднесла к лицу парня растопыренные пятерни.

— Сто!

Это неожиданно понятное «сто» поразило Эда. В их речи вообще проскакивало много знакомых слов, но для них они, видимо, значили не то же, что для него — общего смысла выражений он все равно не понимал. Но уж тут нельзя было ошибиться. Числительное…

Она зла на него, соображал Эд. Из-за меня. Из-за самого факта моего появления?.. Во-первых — причем тут «сто», во-вторых — при чем тут он?

Всматривался в незнакомое, почти красивое (по его с семисотлетней разницей понятиям) лицо. Парень поймал его взгляд, и несколько секунд они молча смотрели в глаза друг другу. Парень подошел ближе. На плече из-под волос поблескивала золотом круглая бляха — застежка плаща. Светлые глаза в черных ресницах…

И по ставшей шире ухмылке Эд догадался — атаман разбойничков понял, что он, Эд, узнал его.

И еще какое-то время они смотрели друг на друга. Взгляд парня не был неприязненным — был насмешливым, изучающим, прямо-таки приценивающимся, и это Эду не понравилось. Вдова княжеского брата, похоже, не заблуждалась насчет мотивов своего киллера.

Женщина взяла подсвечник и пошла из комнаты — не оглядываясь. Парень, чуть помедлив, повернулся и двинулся было следом. Все уже было ясно… но проверить стоило бы. И, прекрасно понимая, что делает глупость — и опасную глупость, — Эд неуверенно позвал, глядя в спину уходящему:

— Рогволд.

Парень обернулся так резко, что мотнулся плащ за плечами. Сощурясь, вглядывался в Эдово лицо. Эд молчал. Он и не мог придумать, что сказать.

— Развяжите руки, — двигая плечами, проговорил он наконец — не надеясь, что его поймут.

Его, кажется, и не поняли. Вдова вышла первой, и с ней из комнаты ушел свет. Рогволд, придерживая плащ, на пороге оглянулся еще раз, но в полумраке его лица было уже не разглядеть.

…Потом Эд долго лежал на лавке, глядя в закрытую дверь. Мысли путались. «…Она разозлилась и отвесила ему по морде, а он ответил: могу пойти и рассказать князю, и он тебе…Вот интересно — сто чего она ему обещала? Гривен? Если гривен, то это, кажется, много, даже очень… (Зевнул — во весь рот, громко.) А мое появление она, похоже, поняла однозначно. М-да… (Повернулся на бок, прижимаясь спиной к печке.) Вот блин, а…» — «Дурак. Нужен ты ему. Да ты небось урод с их точки зрения. Как в тринадцатом веке, не знаю, а в послемонгольское время и до Петра на Руси ценились люди жирные. Чем толще, тем красивее. (Ерзал, устраиваясь поудобнее.) Кстати, если я урод, так и сам Рогволд тоже урод. Это в мое время ему бы в фотомодельный бизнес прямая дорога, а тут он, может, мужикам платит, чтоб спали…»