Книга Противостояние - Дмитрий Шидловский

— Скажите, Петр Вячеславович, — проговорил Алексей Татищев, второй участник разговора, — что бы вы сказали, если бы татары, живущие в Бахчисарае, сославшись на какой-нибудь договор, века эдак пятнадцатого, объявили, что считают вас своими вассалами, и попытались определять внешнюю и внутреннюю политику Крыма?

— К чему это вы? — склонил голову набок Голицын.

— Это я к тому, милостивый государь, что политики должны исходить из реалий текущего момента. Да, были дни величия и побед. Северороссия была самостоятельным государством, была членом унии, а была и частью великой империи. Но простите, Россия тоже была всего лишь одним из татарских улусов, была великим княжеством, царством и великой империей. Все это было. Что-то — семьсот лет назад, что-то — тридцать. Но все это уже в прошлом. И мыслить категориями десятилетней давности столь же смешно, как и тысячелетней. Вы сейчас представляете отнюдь не правительство империи, раскинувшейся от Балтики до Тихого океана. Вы представляете государство, занимающее лишь маленький полуостров в Черном море. Между прочим, легитимность вашего правительства вызывает значительно большие вопросы, чем нашего. В конце концов, наша конституция принята Учредительным собранием, а президент каждые четыре года избирается на прямых выборах. У вас же девятнадцать лет правит военная хунта. В тридцать первом генерал Скрябин сменил Врангеля совершенно непонятным путем, вот и все. Давайте все-таки из года тринадцатого вернемся в год тридцать девятый. Оба наши государства сейчас имеют одного грозного соседа — Советский Союз. Страну, в экономическом и военном отношении значительно превосходящую наши совокупные ресурсы. Думаю, ни вы, ни я не сомневаемся, что Сталин намерен уничтожить наши страны. А теперь поставьте себя на место нашего врага. Что вы сделаете, желая захватить две небольшие соседние страны, которые все же способны оказать серьезное сопротивление? Нападете на них одновременно? Зачем? Проще собрать силы в кулак и ударить вначале по одной, потом по другой. Мы же предлагаем вам не дать противнику этой возможности.

— Если все обстоит столь печально, — ухмыльнулся Голицын, — стоит ли?

— Стоит, — кивнул Алексей. — Когда мы не сложили оружия в девятнадцатом, многие тоже говорили, что не стоит… Кстати, тогда господин Деникин тоже наотрез отказывался помочь нам в угоду идее великой и неделимой России. А ведь тогда был шанс совместными усилиями прихлопнуть большевизм раз и навсегда. Что же, сейчас на большей части былой Российской империи хозяйничают большевики, ваша территория ограничена Крымом, а мы усиленно строим укрепления по всей южной и восточной границе. Вот к чему приводит слепое следование устаревшим догмам. Я лишь предлагаю не повторять прошлых ошибок. Вы когда-нибудь видели, как собаки атакуют медведя? По отдельности он может справиться с каждой из них, но, нападая попеременно, они не позволяют ему собраться для удара.

— Все, что вы говорите, очень резонно, — поджал губы Голицын, — но все же есть определенные сложности. Российская Республика не признает не только СССР, но и распада империи. А вы признали Советский Союз и торгуете с ним. Общественное мнение Крыма…

— Господин министр, — прервал его Алексей, — я объяснил вам реалии текущей политической и военной ситуации. Надеюсь, их так же хорошо осознают и в Симферополе. Ваши внутриполитические течения — это ваши проблемы. Я бы не хотел, чтобы в угоду людям, которые живут прошлым, вы лишили Крым будущего.

— Хорошо, — кивнул Голицын. — Я доведу вашу позицию до генерала Скрябина. Но вы должны учитывать, что в правительстве Симферополя существует сильное пронемецкое течение. Если Сталин, как вы говорите, заключит союз с Гитлером, могут быть осложнения.

— Я полагаю, — проговорил Алексей, — что эти течения сильно ослабеют после заключения большевистско-нацистского союза. Главный враг Симферополя — большевики, и от этого никуда не деться. Они же — главная опасность для Петербурга. В настоящий момент наш союз естественен. Так зачем же противиться неизбежному?

* * *

Павел на подгибающихся ногах вошел в приемную. Теперь он уже точно знал, куда его вели. Весь день второго мая он провел в гостинице, покидая номер лишь для того, чтобы посетить ресторан. Но время шло, и ничего не происходило. Он все гадал, кто из членов правительства захотел встретиться с ним. Наконец, когда часы уже показывали пятнадцать минут двенадцатого, а за окном спустилась ночная мгла, в дверь номера постучали. Павел вскочил как ужаленный и бросился открывать. На пороге стоял рослый офицер НКВД.

— Товарищ Сергеев, пройдемте, — произнес он.

Они спустились вниз и сели в ожидающую у входа «эмку», которая сорвалась с места, как только пассажиры разместились. Повернув пару раз, машина остановилась перед Боровицкими воротами Кремля. Вышедший офицер охраны заглянул в салон, тщательно рассмотрел пропуск, выслушал пароль от сопровождающего и дал сигнал пропустить.

Теперь они ехали по пустынным закоулкам Кремля. На улице никого не было видно, и казалось, что сейчас за поворотом появится дородный боярин с окладистой бородой или патруль стрельцов[11].

Взвизгнув тормозами, машина остановилась около одного из подъездов. Вылезая, Павел заметил, что во всем здании освещено лишь несколько окон. Тогда и появилась первая догадка в отношении того, куда его везут.

По дороге его дважды обыскали. Шагая по мягким, приглушающим шаги ковровым дорожкам, он все более укреплялся в своей догадке. И вот теперь он стоял в приемной. В ТОЙ САМОЙ приемной, памятной по двадцать второму году. Но теперь здесь витал ни с чем не сравнимый дух мощи и величия, исходящий от личности человека, повелевавшего отсюда огромной страной.

Сопровождающий вполголоса что-то доложил секретарю. Тот сделал пометку в журнале, поднялся, подошел к двери в кабинет, приоткрыл ее и вдруг вытянулся в струнку и строевым шагом вошел внутрь. Через минуту он вернулся за свой стол и бросил Павлу:

— Ждите.

Павел опустился на стул. Сопровождавший его офицер, козырнув, вышел. Потянулись минуты ожидания. Павел впал в какую-то прострацию, не имея сил рассуждать и анализировать.

Резкий писк аппарата вывел его из этого состояния. Секретарь снял трубку, не произнеся ни слова, выслушал что-то, положил ее на рычаг.

— Проходите, — приказал он Павлу. Поднявшись со стула, Павел на негнущихся ногах подошел к двери, взялся за ручку, глубоко вдохнул и вошел.

В кабинете было все, как он и ожидал. Приглушенный свет, длинный стол с рядом стульев, тяжелый дубовый рабочий стол у дальней стены, портрет Ленина, читающего газету «Правда».

Посреди стола для совещаний, спиной к стене, сидел Молотов, а в центре кабинета, сжимая в руке известную всей стране трубку, ходил сам товарищ Сталин. Вождь поднял глаза на вошедшего и неспешно произнес: