Книга Секретная битва - Андрей Семенов

Черт с ними, с переговорами, и с тем, что они провалились, но зато мы вчетвером — я, фон Гетц, Штейн и Тиму — ближе всех в Европе и во всем мире подошли к возможности заключения мира между Рейхом и СССР. Еще неделю назад этот мир был реальностью. Не просто фантастическим прожектом, а вполне вероятной и даже необходимой для обеих стран возможностью прекратить чудовищное кровопролитие и сохранить жизни миллионам здоровых мужчин. И Сталин, и немцы выполнили предварительные условия перед началом переговоров и тем самым показали и подтвердили свою заинтересованность в заключении такого мира. Пусть сам мир не был заключен, но мы четверо сделали все от нас зависящее для его заключения. И не на нас лежит вина за прекращение переговоров и продолжение войны. Пусть это лежит на совести правителей.

Зато мы спасли от смерти сорок семь евреев. А это уже немало. Это не просто сорок семь жизней. Каждый из них сможет дать новую жизнь или воспитать уже рожденных детей. Если бы каждый человек в Германии, СССР, Великобритании, Франции спас бы сорок семь себе подобных, то никакой войны никогда не могло бы произойти! А если бы она началась, то через пять минут была бы прекращена, потому что все бросились бы спасать друг друга и воевать было бы некому. И тогда никакой Сталин и никакой Гитлер не смогли бы удержаться у власти».

Мысль эта увлекла и воодушевила Валленштейна. Он почувствовал себя едва ли не Джордано Бруно, кладущим свою жизнь на алтарь грядущего счастья человечества. Настроение его переключилось на возвышенный и поэтический лад, но вскоре снова вошло в русло привычной рассудительности.

Умирать, исполнив свой долг перед человечеством, было не страшно, но как-то не хотелось.

Внезапно его осенило — его не убьют! Не для того его похищали, чтобы прикончить в Берлине. Лишить его жизни можно было бы и в Стокгольме без лишних хлопот, связанных с доставкой в столицу Третьего рейха. Прокрутив в голове ситуацию, он решил, что его везут для того, чтобы предложить сделку. Какую? Чем он мог быть интересен для СД? Версию о похищении с целью выкупа он откинул сразу же. От отца он знал, что СС в глубочайшей тайне печатает фальшивые доллары, фунты и рубли, восполняя потребность в валюте. Поэтому все банковские отделения Валленштейна-старшего с большой осторожностью относились к операциям с немецкими фирмами, опасаясь зачисления на счета поддельных купюр.

«Переговоры с русскими? Маловероятно, что о них мог кто-нибудь узнать. Даже если бы и узнали, то что интересного я могу сообщить о них? Что немцы освободили евреев из Освенцима, а Сталин распустил Коминтерн? Так это уже ни для кого не секрет. О роспуске Коминтерна было объявлено на весь мир, а евреев отпустили вполне официально и даже помогли переправить их в Швецию. Вряд ли такое могло произойти без помощи СС.

Моя деятельность в качестве волонтера Международного Красного Креста? Это вообще смешно. МКК оказывал посильную помощь всем воюющим странам. Глупо предъявлять обвинение в сотрудничестве с англичанами, если в вопросе о военнопленных с германскими властями Международный Красный Крест сотрудничал намного интенсивнее. Хотя бы потому, что немцы захватывали больше пленных. С этой стороны опасности ждать tie приходится.

Тогда что? Что может интересовать бригаденфюрера Шелленберга? Мои связи в Англии и Швейцарии? Возможно, но при хорошей работе политической разведки у немцев там должно быть полно своих людей. Зачем я-то мог понадобиться? Ясно только одно — то, что меня везут для беседы, а не для расправы и жизни моей ничего не угрожает. По крайней мере, пока. И эти трое будут пылинки с меня сдувать до тех пор, пока не доставят в Берлин».

Валленштейн успокоился, откинулся на спинку сиденья, свободной рукой надвинул шляпу на глаза и начал засыпать.

«Силы мне еще понадобятся», — рассудил он.

Кользиг странно посмотрел на него, удивляясь выдержке, которую он никак не ожидал увидеть в изнеженном отпрыске банкиров, тем более в еврее, но ничего не сказал. Из-под шляпы Валленштейна послышалось ровное и глубокое дыхание. Рауль спал.

Наступившая северная летняя ночь была светлой. Солнце, закатившись за горизонт, продолжало освещать небо, отражаясь от облаков. Бехер даже не стал включать фары, дорогу было прекрасно видно. Наступило то время суток, которое древние славяне называли «морок», когда краски не ярки и звуки не резки. Вокруг, насколько хватало взгляда, никого не было.

Только черная лакированная машина с красным флажком на радиаторе на предельной скорости неслась на юго-запад по Королевской дороге. Никто ее не обгонял, и никто не попадался навстречу. Дорога была пуста.

Фон Гетц дремал, потрясенный и раздавленный арестом и подчеркнуто грубым обхождением. Валленштейн спал, сохраняя силы для предстоящей беседы с Шелленбергом. Беседа не обещала быть ни легкой, ни приятной, поэтому силы были очень нужны Раулю. Бехер следил за дорогой, удерживая руль одной рукой. Кользиг время от времени подозрительно поглядывал на арестованных, но не замечал в них ни малейшей попытки освободиться. Они вели себя смирно.

Марта, повернув зеркало заднего вида к себе, то и дело смотрелась в него, представляя, какие туфли ей надеть и какую прическу сделать, чтобы локон как бы невзначай выбился из-под пилотки, когда ее будет поздравлять рейхсфюрер. Она представила, как руки рейхсфюрера приколют ей на грудь Железный крест, невольно поправила бюстгальтер и нашла, что это будет эротично. Мужские руки, женская грудь под черным мундиром, и красивый такой крестик. А красно-бело-черная ленточка будет очень идти к черному мундиру СД. Жаль, что так редко его приходится надевать. Он ей так идет, особенно с черными туфлями на высокой шпильке, запрещенной уставом.

Путешествие протекало спокойно и буднично. За всю дорогу никто не сказал ни одного слова. В Линдчепинге Бехер заправил машину. Выехав за город, эсэсовцы сделали остановку, чтобы размять ноги и оправиться. Кользиг из соображений безопасности не стал разлучать арестованных. Фон Гетц с Валленштейном, прикованные друг к другу, подойдя к кусту для облегчения, старательно смотрели в разные стороны, делая каждый свое дело. Размявшись, все продолжили движение к Рейху, занятые каждый своими мыслями.

Через несколько часов, подъезжая к Лунду, Бехер сказал первую фразу за всю ночь:

— Как-то все это подозрительно.

— Что — «это»? — повернулась к нему Марта.

— Как-то все спокойно прошло. Без срывов.

— Постучи по дереву.

Бехер стукнул костяшками пальцев по приборному щитку.

— Подозрительно все это, — не унимался он. — И эти ведут себя подозрительно. Не кричат, не уговаривают, не пытаются нас подкупить. Сидят себе… Спят.

— Постучи по дереву, — повторила Марта.

Бехер снова стукнул по щитку.

Они проехали и Лунд, в котором Бехер снова заправил машину, только уже никому из нее выйти было не позволено. Ночь, так и не давшая темноты, переходила в утро. Серый сумрак окрашивался цветами. Начинали щебетать птицы. Стали просыпаться обыватели. Не стоило привлекать к себе внимание, да и до Мальме было уже рукой подать, считаные минуты езды. Предстоял самый ответственный и опасный участок — пересечение границы на пароме. За прибытие в Копенгаген можно было не беспокоиться. Датчане, ошеломленные тем, что их крохотное королевство было оккупировано Германией в течение суток, вели себя тише мышей. Жетон СД мог нагнать страху на целое пароходство. Вдобавок в порту Копенгагена постоянно находились немецкие военные патрули и агенты СД в штатском. Если бы возникла непредвиденная заминка при въезде в Рейх, Марта просто арестовала бы все руководство порта, таможни и пограничной стражи, посадив их в местную тюрьму до выяснения обстоятельств. То есть навсегда. Выполняя приказ самого Шелленберга, она имела на это все полномочия, и местное отделение гестапо ей только помогло бы в этом. Но вот Мальме… Это — Швеция.