Книга Последний дракон - Майкл Ривз

Он ожидал, что Эксель сам вызовется ехать, а Таленд это решение одобрит. Эксель фальшивой скромностью не славился. Но, к его изумлению, Эксель коротко произнес:

— Тенньел поедет.

Молодому человеку показалось, что он ослышался. Он уставился на Экселя. Тот просто не мог такое сказать. Но его изумление перешло всякие границы, когда Таленд кивнул и подвел итог:

— Я согласен. Тенньел, ты будешь представлять Борген на Верховном совете.

— Я? Но… — Тенньел открыл рот, но не смог проронить ни слова.

Таленд усмехнулся, и тень улыбки мелькнула даже на губах угрюмого Экселя.

— Да, ты, сапожник, — повторил Таленд. — Мы все знаем, что это мог бы быть только ты. У тебя есть сила и преданность, как раз то, что требуется в Верховном совете. Путь будет долгим, и дело это трудное, — он посерьезнел, — там будет достаточно старых мудрецов, чтобы высказать свою точку зрения. Пусть молодость тоже присутствует, ведь это вам, молодым, идти воевать.

— Да и твоя привязанность к городу всем известна, — добавил Эксель. — Ты не примешь плохого решения.

Тенньел посмотрел на старшего товарища с благодарностью, смешанной с удивлением. Эксель только фыркнул в ответ, как обычно угрюмо, словно для того, чтобы кожевник не думал, что его так уж расхвалили.

Вечером того же дня Тенньел сложил самое необходимое в небольшую сумку и выехал из города. Седло своему коню Неддену он сделал сам, и это было лучшее седло из всех, что ему приходилось делать. Кожевник был горд. Он размышлял о том, что ему предстоит распространить свою любовь и привязанность на всю страну целиком.

Тенньел не знал почти ничего про Симбалию, но разве могла привязанность симбалийцев к своей земле сравняться с любовью фандорцев? Однако он понимал, что война — это больше, чем вопрос преданности или энтузиазма. Он знал, что в Фандоре войну представляют себе очень просто: огромные толпы мужчин несутся друг на друга с противоположных сторон поля и, столкнувшись, рубятся мечами направо и налево, а через несколько минут, когда кто-то одерживает верх, побежденные хмуро стоят в сторонке, пока победители делят добычу, обычно драгоценности, шелка, а иногда и принцесс.

В этом, конечно, не было ничего плохого, но он сомневался в том, что это будет так просто. Во-первых, симы умели колдовать, а колдовство посильнее оружия. Надо бы придумать, что противопоставить их волшбе. Если дело дойдет до голосования, он не отдаст свой голос «за», если не будет точно уверен, что есть оружие против симбалийского колдовства. Он был уверен, что он сам и его соотечественники справятся с любой обычной армией — из людей, а не колдунов, захоти они напасть. Но в любом случае это будет захватывающее приключение.

В пути Тенньел вспомнил отрывок старой песни, которую слышал от путешественника-южанина, и начал напевать те слова, что помнил, заменив имя древнего героя на свое. Звучало очень даже неплохо.

Лэгоу из Джелриха был и плотником, и колесным мастером и неплохо зарабатывал. Он построил немало магазинов и домов в городе, включая свой собственный — прекрасное двухэтажное строение с мансардой, кладовыми и винным погребом, которому многие завидовали. Его жену, с которой они прожили двадцать семь лет, звали Дина, и Лэгоу не переставал нахваливать себя за отличный выбор — Дина подходила ему, как перчатка к руке. Она уже родила ему двух сыновей и дочь. Одного они потеряли, он сгорел в лихорадке так давно, что печаль уже прошла. Теперь второй сын постигал основы отцовского ремесла, а к дочери сватались весьма многообещающие молодые люди. Жизнь улыбалась плотнику, он гордился собой, семьей и пятнадцатилетней службой в должности старейшины. Ему казалось, что он заработал право на мирную старость, и мысль о том, что его выбрали представлять город на Верховном совете, его совсем не радовала.

— Ерунда все это, — ворчал он, наблюдая, как Дина собирает его вещи. — Дергают старика из-за какой-то ерунды. Я им все скажу. Еще как скажу.

— Ты не так уж стар. Сорок восемь лет — это не старость.

— Да уж и не молодость!

— Тебя выбрали. Твое мнение ценят.

— Если уж так ценят, пусть придут и спросят. Почему я должен тащить свои старые кости до Лестницы Лета только для того, чтобы вернуть в чувство этого безумного Йондалрана?!

— Тебя послушать, так он совсем уж выживший из ума старик!

Лэгоу фыркнул:

— Я видел его на Верховном совете, когда мы собирались, чтобы обсудить наводнение. Он и тогда был вспыльчив, и что-то мне кажется, что он не изменился. С годами он наверняка не остыл, уж это точно.

— А ты нет? — спросила она, протягивая сумки и натягивая шапку ему на самые уши. Затем уже другим тоном она добавила: — Будь с ним подобрее и попридержи язык. Я слышала на прошлой неделе о его горе.

Лэгоу вздохнул:

— Я знаю, Дина. Я знаю, что ему больно. Но только своей болью он сейчас бередит старые раны. Из этого выйдет только большее горе. Боюсь, что мой долг ему об этом сказать.

Жена тоже вздохнула:

— Тогда приготовься потратиться на кусок сырого мяса, чтобы приложить к синякам, если то, что я слышала о Йондалране, правда.

Он спустился по ступенькам и вышел из дома. Сын ждал его у крыльца, держа за поводья лошадь, запряженную в их лучшую коляску. Плотник забросил сумки в повозку, крепко сжал руку сына, а затем повернулся и поцеловал Дину поцелуем, длившимся достаточно долго, чтобы удивить их обоих.

— Ну и что смешного? — спросил он сына, заметив наконец его широкую улыбку. — Слушай, малый, я хочу, чтобы к моему приезду была закончена и отполирована прялка для вдовы Анессы. И не просиживай штаны почем зря, когда с этим закончишь — займись делом!

Жена и сын засмеялись, Лэгоу тоже улыбнулся и помахал им рукой. Потом он взялся за вожжи и тронулся в путь, а они еще махали ему вслед. Но как только дом исчез из виду, улыбка тотчас же покинула лицо плотника и колесных дел мастера. Эти разговоры о войне его беспокоили. Он тревожился не о себе, хотя горько было сознавать, что он будет лишен спокойствия и комфорта, заслуженных годами тяжелого труда, — он волновался за сына. Для молодых война была куда серьезнее и страшнее, чем для стариков. Сам Лэгоу на войне никогда не был, но дед рассказывал ему о Южных Сражениях, после которых основатели Фандоры пришли из-за гор, чтобы поселиться в степях. Лэгоу был рад, что ему не довелось сражаться самому, и хотел бы, чтобы эта участь миновала и сына.

Отвесные скалы Фандоры вздымались на уровень шестидесяти — девяноста футов над морем, а их глубину под водой никто никогда не измерял. Эта часть океана была опасна — подводные пещеры и гроты были причиной неожиданных течений и водоворотов, которые могли разбить рыбацкие лодки о скалы. И все же рыбу здесь ловили регулярно. На самом деле население Кейп Бейджа жило рыбной ловлей. Ведь только здесь, в глубоких водах, водились огромные рыбины, чья высушенная кожа становилась прочной и притом на удивление мягкой. Здесь же водились стаи мелкой, безвкусной рыбешки, которую в Фандоре готовили с особыми специями и ели едва ли не каждый день.