Книга Мировая война Z - Макс Брукс

Я сиганул за парикмахерскую, которую соорудили из транспортного автоконтейнера. Не идеальное прикрытие, однако пару секунд продержится: достаточно, чтобы переждать пальбу. Но она все не утихала. Сухой пистолетный треск, отрывистые винтовочные выстрелы, и этот грохот, который ни с чем не спутаешь, означающий, что у кого-то есть «Калашников». Стрельба длилась слишком долго для обычной бандитской разборки. Стали слышны крики, визг. Понесло дымом. Я услышал топот бегущей толпы. Выглянул из-за угла. Куча людей, многие в исподнем, все кричат: «Бегите! Убирайтесь отсюда! Они идут!» Повсюду в лачугах загорались лампы, высовывались люди. «Что происходит? — спрашивали они. — Кто идет?» Но так себя вели молодые. Старики просто бросались бежать. У них другой инстинкт самосохранения, инстинкт рабов в собственной стране. Раньше все знали, кто такие они, и если они приходили, оставалось только бежать и молиться.

— Вы побежали?

— Я не мог. Моя семья, мать и две маленьких сестры, жили всего в паре домов от радиостанции «Зибонеле», именно оттуда и улепетывала толпа. Я не подумал. Дурак. Надо было вернуться по своим следам, найти какую-нибудь аллею или тихий переулок.

Я начал прорваться сквозь толпу в противоположную сторону. Думал, что смогу держаться лачуг. Меня пихнули одну из них, пластиковые стены прогнулись, и дом рухнул на меня. Меня зажало внизу, я не мог дышать. Кто-то пробежал по мне, вдавил мою голову в землю. Я стряхнул с себя пластик, извернулся и выкатился на улицу. Я лежал на животе, когда увидел их: десять или пятнадцать силуэтов на фоне горящих лачуг. Я не видел лиц, но слышал стоны. Они упорно тащились ко мне, протягивая руки.

Я вскочил на ноги. Голова кружилась, все тело ныло. Инстинктивно я попятился в ближайшую лачугу. Кто-то схватил меня сзади, рванул за шиворот, затрещала ткань, развернулся и пнул, не глядя, изо всех сил. Он был большой, крупный, гораздо тяжелее меня. Спереди по его белой рубашке сочилась черная жидкость. Из груди торчал утопленный по рукоятку нож, застрявший в ребрах. Кусок моего воротника, зажатый у него в зубах, упал на землю, когда он снова раскрыл рот. Потом этот гад зарычал, сунулся вперед. Я попытался отскочить. Он схватил меня за руку. Что-то треснуло, и меня пронзила боль. Я упал на колени, попытался откатиться и, может быть, повалить его. Рука нащупала тяжелый горшок. Я цапнул его и шарахнул им эту сволочь со всего размаха по голове. Я бил снова и снова, пока не раскроил череп. Мозги выплеснулись мне на ноги. Он осел. Я едва успел высвободиться, когда у входа появился еще один. На этот раз хлипкая конструкция дома сыграла мне на руку. Я пробил ногой стену, вывалился наружу, лачуга за моей спиной рухнула.

Я побежал, понятия не имея куда именно. Это был сплошной кошмар из разваливающихся хибар, огня и хватающих рук. Я вбежал в лачугу, где в уголке пряталась женщина. Двое детей, плача, прижимались к ней.

«Идемте со мной! — закричал я. — Прошу вас, идемте, надо уходить!»

Я протянул к ней руки, подошел ближе. Женщина толкнула детей себе за спину и выставила вперед острую отвертку. Ее глаза были круглыми от страха. Я слышал шум позади… они шли сквозь стены, ломая дома. Я перешел с языка коса на английский.

«Пожалуйста, — умолял я. — Надо бежать!»

Я потянулся к женщине, но она проткнула мне руку отверткой. Я оставил ее там. Я не знал, что делать. Она все так же стоит передо мной, когда я засыпаю или просто закрываю глаза. Иногда она — моя мать, а плачущие дети — мои сестры.

Я увидел впереди яркий свет, который пробивался сквозь дыры в лачугах, и побежал изо всех сил. Пытался звать сестер. У меня перехватило дыхание. Я проломил стену лачуги и внезапно оказался на открытой местности. Меня ослепил свет фар. Я почувствовал, как что-то ударило меня в плечо. Наверное, я потерял сознание еще до того, как коснулся земли.

Я пришел в себя на койке в больнице «Грут Шуур». Никогда не видел такой палаты. Все вокруг чистое и белое. Я решил, что умер. Наверняка не обошлось без каких-то лекарств. Раньше я никогда ничего не принимал, даже спиртного не пробовал. Не хотел закончить, как многие из наших соседей, как мой отец. Всю жизнь я боролся за собственную чистоту, а теперь…

Морфий, или что они там мне вкололи, был восхитителен. Меня ничто не волновало. Я спокойно выслушал, что полиция прострелила мне плечо. Я видел, как мужчину, что лежал рядом со мной, поспешно увезли, как только у него остановилось сердце. Я не забеспокоился даже после того, как подслушал разговор о вспышке «бешенства».

— Чей разговор?

— Не знаю. Я же говорю: был на седьмом небе. Помню только голоса в коридоре рядом с моей палатой, громкие, зло спорящие голоса.

«Это не бешенство! — кричал один. — От бешенства такими не становятся!»

Потом… что-то еще… а потом: «Ну и что же вы, черт возьми, предлагаете? У нас внизу — пятнадцать! Кто знает, сколько еще снаружи!»

Забавно, я все время заново прокручиваю в голове этот разговор и спрашиваю сам себя: а что я должен был подумать, почувствовать, сделать? Прошло немало времени, прежде чем я проснулся — и очутился в кошмаре.

Тель-Авив, Израиль

Юрген Вармбрун обожает эфиопскую кухню, поэтому мы встречаемся в ресторане фалаша. Из-за светящейся розовой кожи и белых косматых бровей в дополнение к эйнштейновской шевелюре его можно принять за безумного ученого или эксцентричного профессора колледжа. Но это не так. Юрген никогда не признается, на какие спецслужбы Израиля работал — или до сих пор работает, — но открыто говорит, что когда-то его можно было назвать «шпионом».

— Многие не верят в то, что может случиться, пока оно не случается. Это не глупость и не слабость, а просто свойство человеческой натуры. Я никого не виню за неверие. Я не умнее и не лучше других. Думаю, все сводится к фактору рождения в той или иной среде. Мне выпало родиться среди людей, которые жили в постоянном страхе вымирания своего народа. Это наша отличительная черта, наш менталитет: ужасные испытания и ошибки научили нас всегда быть настороже.

Первый сигнал о надвигающейся чуме пришел от друзей и клиентов из Тайваня. Они жаловались на нашу новую программу дешифровки. Она не могла разобраться с электронными письмами из КНР, или справлялась со своей задачей так плохо, что получалась явная чепуха. Я заподозрил, что проблема не в софте. «Красные» с материка… наверное, они больше не «красные», но… чего вы хотите от старика?.. Так вот, у «красных» отвратительная привычка заниматься самодеятельностью с компьютерами.

Прежде чем делиться своими мыслями с Тайбэем, я решил что неплохо бы самому просмотреть странные сообщения и с удивлением обнаружил, что символы прекрасно расшифрованы. Но вот текст… в нем говорилось о вспышке странного заболевания, о вирусе, который сначала убивает жертву, потом оживляет труп и превращает его в смертоносного берсеркера. Конечно, я не поверил, особенно потому, что спустя несколько недель начался кризис в Тайваньском проливе и поток сообщений о буйстве трупов резко иссяк. Я заподозрил второй слой шифровки, код внутри кода. Стандартная уловка. Конечно, «красные» не имели в виду реальных мертвецов. Наверное, речь шла о новой системе вооружений или секретных военных планах. Я выбросил все из головы, попытался забыть. Но все же, как говорил один из ваших национальных героев, «мое паучье чутье забило тревогу».