Книга Долина счастья - Пенни Джордан

Нет! Она никогда никому не позволит утащить себя в темный ад этих воспоминаний. Ей необходимо сосредоточиться на настоящем, а не на прошлом. Именно Флис должна бросить вызов Видалю, а не наоборот.

Собравшись с силами, девушка поинтересовалась:

– Почему ты сказал, что твоя мама ждет меня здесь, хотя прекрасно знал, что это не так?

Лицо Видаля застыло, причем он не пытался скрыть это, устремив на Флис холодный презрительный взгляд.

– Моей маме пришлось уехать, чтобы навестить подругу, которой нездоровится. Я сам был не в курсе, пока Роза не сообщила мне об ее отъезде.

– Роза должна была доложить тебе, где твоя мать? Как это типично для таких мужчин, как ты, – узнавать о местонахождении собственной матери от прислуги.

– К твоему сведению, Роза не служанка. А что касается моих отношений с матерью – это не та тема, которую я хотел бы обсуждать с тобой.

– Да, я не сомневаюсь, что ты не хочешь, – резко ответила Флис. – В конце концов, именно по твоей вине у меня так и не сложились отношения с отцом. Ты перехватил мое письмо к нему. И именно ты приехал в Англию, чтобы заставить мою маму умолять меня не пытаться искать встречи с ним.

– Твоя мать считала, что тебе не пойдет на пользу, если ты будешь продолжать писать Филиппу.

– Ой, так это, значит, ты ради меня настоял на прекращении контактов с ним, верно? – Голос Флис стал ледяным от сарказма. Она вспомнила все страдания и унижения, которые принес ей Видаль. Он жесток и высокомерен. Он способен разрушать жизнь других людей, не испытывая угрызений совести. – Ты не имел права запрещать мне встречаться с отцом и лишать меня возможности по крайней мере выяснить, сможет ли он полюбить свою дочь.

Флис чувствовала, как обжигающие слезы готовы хлынуть по ее щекам. Слезы! Она никогда ни за что не должна плакать в присутствии этого человека. Она никогда не должна показывать ему свою слабость. Никогда.

– Что ты вообще можешь знать о любви? – Флис яростно забрасывала Видаля обвинениями. Она была готова на что угодно, лишь бы не позволить ему догадаться о той боли, которую он причинил ей. – Ты понятия не имеешь, что такое любовь!

Флис уже не понимала, что говорит, а яростные слова продолжали срываться с ее губ. И их неиссякаемым источником была невыносимая душевная боль.

– А ты знаешь? Ты, которая… – Рассвирепевший Видаль приблизился к Флис и замолчал.

Однако Фелисити отлично знала, что он собирается сказать и в чем собирается обвинить ее.

Теперь паника, так же как и боль, пронзила Флис.

– Не прикасайся ко мне, – приказала она дрожащим от ужаса голосом и отступила к стене.

– Ты можешь перестать притворяться, Фелисити. – Теперь Видаль говорил презрительно. – Мы оба знаем, что ты притворяешься. Тебе нет смысла отрицать очевидное и обманывать себя и меня.

Паника Флис достигла апогея, не позволяя ей совладать с эмоциями.

Воспоминания полностью захлестнули ее, смешивая прошлое с настоящим. Сердце Флис бешено колотилось, и ей снова было шестнадцать лет…

– Я понимаю, что ты имеешь в виду, – выпалила она. – Но ты ошибаешься. Я не хочу тебя. И никогда не хотела.

– Ты хочешь меня?!

Тишина в комнате напоминала затишье перед бурей. Флис казалось, будто эта буря прямо сейчас обрушится и уничтожит ее. Ей было некуда бежать.

– Ты хочешь меня? – повторил Видаль. – Так вот что ты имеешь в виду?

Он крепко схватил Флис и всем телом прижал ее к стене. Его захват был так силен, что она могла ощущать не только крепкие мужские мускулы, но даже кости. В отличие от Фелисити, его сердцебиение было ровным – спокойным и решительным. Как сердцебиение победителя в момент пленения побежденного.

Чувствовала ли себя так же много-много лет назад мавританская принцесса, которую схватил поработитель?

Сердце Флис бешено заколотилось, пульс словно извивался в диком первобытном танце, лишая возможности думать. Испытывала ли столетия назад молодая женщина такие же обжигающие, головокружительные, сбивающие с толку, несовместимые страх и триумф? Страх за независимость – и инстинктивный триумф женщины над мужчиной. И наслаждалась ли она ощущением триумфа? Ведь ей удалось заставить мужчину утратить способность держать себя в руках, удалось что-то надломить в нем, и пусть в качестве расплаты за этот триумф он обрушит на нее всю свою силу.

Вихри мыслей промчались в смятенном мозгу Фелисити, перевернув все ее представления о любовных отношениях. Она уже была не в состоянии понять саму себя.

Видаль знал, что ему не следовало этого делать, но почему-то не мог остановиться. На протяжении тысяч ночей его мучили запретные мечты о том, что он крепко сжимает Флис в объятиях. И сейчас они полностью овладели им. Ей уже не шестнадцать лет. Моральные принципы больше не запрещают ему близость с ней, хотя мысль о том, что он по-прежнему хочет ее, унижала Видаля.

Он никогда не забывал девушку с широко раскрытыми глазами, прелестную в своей безрассудной юности, охваченную предчувствием первого сексуального влечения.

Когда Видаль склонил над Флис голову, он почувствовал, как сильно бьется ее сердце, и ощутил нежное тепло женской груди, прижавшейся к нему. Он жаждал сорвать с Флис майку, чтобы увидеть эту совершенную грудь и дотронуться до нее, ласкать пальцами соски и целовать их, доводя Флис до изнеможения и мольбы овладеть ею.

Нет! Он не должен так поступать.

Видаль заставил себя отпустить Флис, однако она задрожала, испустив глухой стон.

Он смотрел ей в глаза и заставлял Фелисити смотреть на него. Вблизи ее глаза переливались всеми оттенками золота. От немигающего взгляда Видаля у девушки закружилась голова.

Он начал целовать ее, и Флис ощутила холодное, ничего не прощающее господство его губ. Она раскрыла губы, собираясь запротестовать, а не в знак покорности и конечно же не из-за страстного желания.

Тем не менее…

Тем не менее под одеждой, под майкой и бюстгальтером, ее грудь начала болеть. Флис трепетала в объятиях Видаля и с ужасом была вынуждена признать, что отклик ее тела и набухшие груди вовсе не являются признаком яростного неприятия.

По жилам Флис распространялось желание, предчувствие неизведанного прежде наслаждения. Новые ощущения охватили ее, и она полностью утратила контроль над собой.

Дыхание Видаля овевало ее чистую, пахнущую мятой кожу. Флис вдохнула этот первобытный, опасный для женщины, потерявшей контроль, запах. Грубый мужской запах, пробуждающий ее чувственность, заставляющий прильнуть к Видалю и раскрыть губы еще больше.

Их взгляды встретились, и в схватке за господство губы Видаля накрыли рот Флис. Давление этих мужских губ крайне возбуждало ее, вызывая взрыв наслаждения в низу живота.

Флис пыталась бороться с собственными эмоциями. Она издала беспомощный стон – стон протеста, как сама себя уверяла. Хотя на самом деле то был скорее стон невероятного желания. Желания, которое неудержимо росло, поскольку тело Видаля давило на ее тело, в то время как его язык нежно ласкал рот Флис, уводя ее в темные глубины опасной чувственности. Все ее тело горело и было готово взорваться. Флис закрыла глаза…