Книга Пропавший мальчик, пропавшая девочка - Питер Страуб

Тим объехал весь парк по периметру, так и не поняв, куда дальше. На втором витке он заметил указатель к бульвару Шермана, повернул и тут же был вознагражден появлением на левой стороне улицы такого знакомого с детства силуэта здания театра Белдэйм, где теперь располагалась протестантская церковь.

Но когда Тим окунулся в старую паутину переулков и перекрестков, он дважды притормаживал у дома брата и, не будучи абсолютно уверенным, проезжал мимо. В первый раз он сказал себе: «Нет, пожалуй, это не здесь». Во второй раз: «Да нет, не может быть». Однако это был именно дом Филипа — строение из кирпича и плитняка с крутой крышей и безобразным маленьким крыльцом чуть шире самой двери. К верхней планке сеточной двери были прикручены цифры «3324». Гадая, как оправдываться за опоздание, Тим припарковал свой неуместно шикарный, но очень удобный автомобиль чуть впереди по улице и зашагал обратно по залитому солнцем тротуару. Там, где когда-то над улицей склоняли могучие ветви огромные вязы, лапчатые листья платанов никли к ветвям рядом с бледными пятнистыми стволами. Тим дошел до бегущей к дому брата пешеходной дорожки и взглянул на часы: двадцатипятиминутное путешествие растянулось на три четверти часа.

Тим нажал на кнопку звонка. Где-то в глубине дома вяло отозвался колокольчик. Послышались приближающиеся тяжелые шаги; искаженное тремя стеклянными полосами смотрового окошка, мелькнуло и тут же исчезло лицо; дверь распахнулась внутрь, и появился Филип, хмурясь через серую дымку сеточной двери.

— Явился, не запылился, — пробурчал он.

— И я рад тебя видеть, — ответил Тим. — Привет, Филип, как поживаешь?

С видом, будто подает милостыню, брат отступил назад и впустил его в дом С того момента, как они виделись в последний раз, Филип постарел лет на десять. Редеющие волосы были зачесаны назад, обнажая кожу головы такого же розовато-серого цвета, как и покрытое глубокими морщинами лицо. Очки без оправы с тонкими металлическими дужками сидели на чуть вздернутом носу. Над мягким обширным животом серебряная застежка крепила ярко-красный галстук к дешевой белой рубашке. Филип, подумал Тим, по-прежнему изо всех сил старается выглядеть таким, каков он есть, — средней руки администратором насквозь обюрокраченного заведения. Всю жизнь Филип с огромным трудом добивался своего места заместителя директора школы: неоспоримо респектабельный и приличный, до изумления скучный, невосприимчивый и глухой в вопросах ведения хозяйства, дорожащий своей маленькой, но осязаемой властью, «пушечное мясо» для бесконечных жалоб.

— Пока жив, — ответил Филип. — А чего ты, черт возьми, ждал?

Он поднялся на несколько ступенек, ведущих из маленькой прихожей в гостиную, и Тим последовал за ним. О Нэнси упоминать было нельзя до тех пор, пока Филип не удовлетворит окончательно свое «ритуальное» чувство.

— Прости. Дурацкий вопрос.

— Если честно, я рад, что ты приехал. Присядь, отдохни. После Нью-Йорка наши тишь да покой особенно полезны.

Получив от брата все возможные благодарности, Тим прошел через гостиную и устроился в обитом материей кресле, появившемся в доме вместе с Нэнси. Филип остался стоять, наблюдая за братом, как гостиничный детектив. Одетый в серый, не по сезону плотный костюм, он вытянул из кармана мятый носовой платок и промокнул лоб. Сверху неслись ритмичные пульсации бас-гитары.

— На улице у «Форцгеймера» такая суета, — сказал Тим. — Какой-то знаменитый режиссер снимает на Джефферсон-стрит фильм

— Только Марку не говори — сорвется сразу же туда

— Да он уже был там. Я видел его из окна номера Марк и какой-то рыжеволосый паренек появились со стороны Соборной площади и прошли по улице, чтоб посмотреть, как снимают эпизод. Прямо под моим окном

— С ним был Джимбо Монэген, его лучший друг. Да, черт, единственный и неповторимый друг. Не разлей вода Джимбо неплохой парень, хотя и балбес. Неполную среднюю закончил с полудюжиной «неудов». Большинство вымучивают результат и похуже.

— А Марк?

— С Марком мне приходилось быть построже, чем с другими. Одноклассники устроили бы ему невыносимую жизнь, если б я делал ему поблажки. Сам-то вспомни школу, вспомни, как жестоки подростки. Только покажи слабину — налетят, как стая акул Эти маленькие подонки бесчеловечны.

Тим подумал, что строгостью к сыну Филип доказывал свою отцовскую ответственность, однако правда была и в том, что это доставляло ему удовольствие.

— Есть кола, рутбир[7], имбирный эль. Хочешь пива или чего покрепче — возьми сам.

— Имбирный эль, раз уж он у тебя есть.

Филип отправился на кухню, и Тим по обыкновению занялся беглым осмотром гостиной. Как и прежде, здесь была своеобразная смесь мебели, которую Филип перевозил из дома в дом, прежде чем поселился в старом районе. Почти все предметы казались постаревшими со времени прошлого визита Тима: длинный зеленый вельветовый диван, черное глубокое кресло, высокий комод и восьмиугольный стеклянный кофейный столик, принадлежавшие еще маме с папой, делили пространство комнаты с мебелью светлого дерева из какого-нибудь ныне благополучно обанкротившегося магазина «Мебель Скандинавии». Тим вспомнил, как мама сидит в кресле-качалке рядом с папиной тахтой, толстая спица мелькает — мама вяжет, сплетая узлы ковра, теперь покрывавшего три четверти пола гостиной Филипа Пятьдесят лет назад этот ковер был куда ярче: нынче он стал просто дорожкой, предохранявшей паркет от прикосновений обуви.

Филип вернулся в комнату с двумя запотевшими стаканами. Один он протянул Тиму и устало плюхнулся на дальний край дивана. Серый костюм собрался складками на бедрах и плечах.

— Филип, извини за этот вопрос, но все же — как ты все эти дни? Как тебе удается держаться?

Филип сделал большой глоток эля и вжался спиной в вытертые диванные подушки. Он, казалось, пристально всматривается во что-то вроде большого насекомого, ползущего по стене от гостиной к кухне.

— Извини, говоришь? Как мило. Это Нэнси должна передо мной извиняться, а не ты. — Он зафиксировал на Тиме холодный пристальный взгляд карих, чуть увеличенных очками глаз. — Вот тут мы подходим к довольно странной теме. Странная, действительно странная тема. Должен признаться, она превосходит мое понимание. Дошло, о чем я, или мне надо тебе объяснить?

— Думаю, дошло. Читал некролог в сегодняшнем «Леджере». Когда увидел слово «неожиданно», я подумал...

— Ты подумал...

— Я подумал, что Нэнси, возможно, покончила с собой.

— Да? Именно так и подумал? Ай да братец! Вот умница.

— А ты бы предпочел, чтобы я не догадался?