Книга Слуга праха - Энн Райс

Торговля занимала в их жизни главное место, однако они то и дело обращались за советом к астрологам и без конца рассуждали о магии, стремясь с ее помощью защититься от злых духов. Люди ели, пили, обзаводились семьями, старались достичь успеха во всех сферах деятельности, но постоянно твердили об удаче и счастливом случае. Сейчас американцы, конечно, не вспоминают о демонах, однако все время болтают о «негативном восприятии мира», «идеях саморазрушения» и «недооценке собственной личности». Те же проблемы волновали и жителей Вавилона. Поверь, американцы и вавилоняне действительно очень похожи.

Признаюсь, именно здесь, в Америке, я почувствовал себя в обстановке, наиболее близкой к той, что окружала меня в Вавилоне, обнаружил здесь все самое лучшее, что видел в прежние времена. Мы не были рабами своих богов. Мы не были рабами друг друга.

Так о чем я? Да, Мардук стал моим личным богом. И я молился ему. А когда никто не мог подсмотреть, делал небольшие подношения: воскурял фимиам, например, а то и наливал немного меда или вина и оставлял в маленьком святилище, устроенном в толстой кирпичной стене спальни. Домашние либо не замечали, либо не придавали этому значения.

Но однажды Мардук начал отвечать мне. Не могу вспомнить точно, когда это случилось впервые, однако уверен, что был тогда еще маленьким мальчиком. Я мог, например, сказать ему: «Взгляни, мои братья носятся как угорелые, а отец смотрит и смеется, словно и сам недалеко от них ушел, в то время как мне приходится заниматься всеми делами». Ответом мне служил смех Мардука. Как я уже говорил, духи умеют смеяться. А потом он говорил что-нибудь вроде: «Ты же знаешь отца. Он послушается тебя во всем, Большой Брат». Голос его звучал тихо, но это был голос взрослого мужчины. До того, как мне исполнилось девять, он не задавал никаких вопросов и часто шутил, рассказывал смешные истории или подтрунивал над Яхве.

Колкости в адрес Яхве сыпались непрестанно. «Что же это за бог, если он предпочитает жить в шатре и в течение сорока лет не может вывести свой народ из какой-то пустыни?» — вопрошал Мардук. Его замечания веселили меня. И хотя в беседе с ним я старался сохранять уважительный тон, напряжение постепенно уходило, я ощущал все большую свободу и даже начал позволять себе вольности как в разговоре, так и в поведении.

«Почему ты не выскажешь все эти глупости самому Яхве? — спросил я. — Ведь ты тоже бог. Пригласи его в свое святилище из ливанского кедра и золота».

«Что?! — возмущенно воскликнул Мардук. — Говорить с твоим богом?! Разве ты не знаешь, что тот, кто увидит его, умрет? Ты желаешь мне смерти? О-хо-хо! А что, если он превратится в огненный столб, как тогда, когда выводил вас из Египта, уничтожит мой храм и мне придется до конца своих дней прозябать в шатре?»

В одиннадцать лет я начал о многом задумываться и сделал новые открытия. Во-первых, личный бог отвечает далеко не каждому, кто к нему обращается. А во-вторых, мне было совсем не обязательно призывать Мардука, чтобы услышать его голос. Если ему хотелось поговорить, он сам начинал разговор, причем зачастую в самый неподходящий момент. Иногда его посещали какие-нибудь идеи: он предлагал, например, отправиться в район гончаров или прогуляться по городскому рынку — и мы шли туда, куда он просил.

— Погоди, Азриэль, — перебил я. — Все это происходило, когда ты обращался непосредственно к статуэтке Мардука? Ты всегда носил ее с собой?

— Нет, не было нужды. Личный бог всегда и везде сопровождает подопечного. Статуэтка остается дома, перед ней воскуряют фимиам, и бог… Ты думаешь, наверное, что бог вселяется в свое изображение и дышит благовониями. Это не так. Мардук всегда присутствовал там.

Случалось, что я по глупости дерзил богу и даже угрожал ему. «Послушай, — говорил я, — ну что ты за бог, если не можешь отыскать ожерелье, потерянное моей сестрой? Я больше не стану ублажать тебя фимиамом». В этом я подражал другим вавилонянам, которые не стеснялись поносить личных богов, если дела шли плохо. «Кто поклоняется тебе так же беззаветно, как я? Так почему же ты не исполняешь мои желания? — упрекали они. — Больше не буду угощать тебя выпивкой!»

Азриэль снова рассмеялся. Я, чуть помедлив, тоже. Услышанное не стало для меня новостью. Как историк, я, конечно, знал об этом.

— Мне кажется, за прошедшие века мало что изменилось, — сказал я. — Католики тоже сердятся на своих святых, если те не помогают им сразу. Я слышал, что однажды в Неаполе, когда святой отказался совершать ежегодное чудо, все присутствовавшие в храме вскочили с мест и заорали: «Обманщик! Ты не святой, а жалкое его подобие!» Насколько же глубоко в прошлое уходят корни веры?

— Между прошлым и настоящим много общего, — начал объяснять Азриэль. — И связи здесь многослойны, точнее, воплощены во множестве переплетающихся нитей. А правда в том, что боги нуждаются в нас…

Он вдруг умолк и неподвижным взглядом уставился в огонь. В этот момент Азриэль показался мне несчастным, одиноким и потерянным.

— Он нуждался в тебе? — спросил я.

— Ну, скажем так… ему требовалось мое общество, — уточнил Азриэль. — Неправильно говорить, что он хотел быть именно со мной. В его распоряжении оставался весь Вавилон. Но чувства его сложно понять до конца.

Он взглянул на меня.

— Скажи, где покоится прах твоего отца?

— Там, где его похоронили нацисты. В Польше. А может, его сожгли и прах развеяли по ветру.

Мои слова, казалось, повергли его в шок.

— Тебе известно что-нибудь о событиях Второй мировой войны и о холокосте, массовом уничтожении евреев? — поинтересовался я.

— Да-да, конечно, я знаю, и немало, — поспешно заверил он. — Но известие о том, что твои родители стали жертвами холокоста, ранило меня в самое сердце. И вопрос, который я собирался задать, утратил смысл. А спросить я хотел вот о чем: достаточно ли уважительно относишься ты к памяти своих родителей и позволит ли тебе вера потревожить их прах?

— Я чту их память, — заверил я. — И трепетно обращаюсь даже с их фотографиями. Я никогда не допущу, чтобы с ними случилось что-то, а если они все же пострадают или будут утрачены, я посчитаю это страшным грехом и оскорблением в адрес моих предков и моего народа в целом.

— Понятно, — кивнул Азриэль. — Именно это меня интересовало. Позволь показать тебе кое-что. Где мое пальто?

Он поднялся, отошел от очага, отыскал свое пальто и достал из внутреннего кармана маленький пластиковый пакет.

— Хорошая штука пластик, мне очень нравится.

— Согласен, — откликнулся я. — Изделия из него популярны во всем мире. Интересно, чем они понравились тебе?

Азриэль вернулся к огню, плюхнулся в кресло и открыл пакет.

— Тем, что помогают сохранять чистоту и свежесть.

Он протянул мне портрет человека, удивительно похожего на Грегори Белкина. Однако это был не Грегори Белкин. У незнакомца на портрете были длинные волосы и борода, а на голове — шляпа хасида. Это поразило меня, и я терялся в догадках.