Книга Дороже денег, сильнее любви - Марина Серова

– Еще не пришла?

– Этого не может быть! Она сказала, что идет только в булочную, а та за углом…

Лицо у моей «клиентки» вытянулось и приняло какое-то туповатое выражение.

– А ключи? Ключи у тебя есть?

Она помотала головой, да я и сама видела, что замок в двери был врезан «английский», который просто захлопывался. И, кстати, так же просто выбивался.

Решившись, я разбежалась настолько, насколько это позволяла длина лестничной площадки, и с силой несколько раз ударила ногой по замку – точно пяткой по замочной скважине. «Бить нужно именно ногой, потому что сила удара ногой больше, чем сила удара плечом, и точность удара ногой выше», – поучал нас уже упоминаемый здесь майор Сидоров, когда читал лекции на тему «Как правильно выбить дверь» – да-да, была у бойцов спецназа и такая наука.

После трех или четырех ударов дверь, вырвав вместе с замком внушительный кусок косяка, со скрипом открылась. Попридержав Аньку, которая готова была ринуться в квартиру, я (эх, и что мне стоило взять с собой свой «ТТ»? Но я не взяла, а ж алеть теперь бесполезно) сама быстро прошлась по комнатам. В первых двух никого не было. А в третьей…

– Кажется, жива, – негромко сказала я замершей у стены Аньке. – Вызывай-ка «Скорую», и побыстрее.

Аня машинально протянула руку к телефону на тумбочке – и вдруг как-то осела, обмякла, начала давиться рыданиями.

Я стояла на коленях у тела и осторожно нащупывала жилку на шее Елены Вадимовны – какой-то страшно длинной и белой.

Елена вообще вся казалась страшной, длинной и белой, вытянувшись по всей длине в узком кишкообразном коридоре, лежа на боку, с неловко подвернутой под тело рукой и головой, обращенной нам навстречу. Разметавшиеся черные волосы закрывали половину бледного лица – был виден только один, страшно неподвижный глаз, пол усыпан шпильками, а под головой растекалась небольшая багровая лужица. Концы прядей тоже намокли в крови, уже начинавшей затягиваться маслянистой пленкой. На Елене были плащ и темная немаркая юбка. Сейчас она задралась, открывая стройные ноги в черных колготках, с большой дырой на правом колене – из нее тестом выпячивалось бледное тело и расходились в стороны широкие «стрелки» прорванного капрона.

– Мамочка! Мамочка! Мамочка! – через равные промежутки, всхлипывая, шепотом вскрикивала Аня.

С расширенными от ужаса глазами девочка стояла в углу, неловко опутанная спиралью телефонного шнура – трубка висела в ее руках, постанывая частыми гудками, – и продолжала автоматически наматывать и наматывать на себя пружинящий провод, который срывался с ее плеч и шеи, вновь оказывался в руках и тут же снова растягивался в поднятых к горлу пальцах.

Я шагнула к Ане, мягко вынула из ее рук телефонную трубку, быстрым движением раскрутила шнур и набрала номер «Скорой». Словно лишенная последней опоры, девочка тут же съехала по стене на пол, обхватила коленки руками и уткнула в них голову с косичками, окольцованными разноцветными резинками. Она уже не плакала, но что-то шептала, вяло шевеля враз побледневшими губами.

Все двадцать минут, пока ехала «Скорая», я стояла на коленях возле тела и контролировала нитевидный пульс раненой. Никакой первой помощи оказать ей я не могла – тут был нужен только врач.

– Аня! Прекрати реветь! Жива твоя мама, слышишь? Жива. И будет жива, рана не очень серьезная, – соврала я, чтобы как-то ее подбодрить. – Сейчас приедет врач, маму увезут в больницу…

– Нет!

– Как это «нет»? Обязательно увезут! Здесь нужен серьезный врачебный уход. И ты при врачах, пожалуйста, не капризничай.

– А я?

– И с тобой тоже все будет хорошо. Ведь ты же наняла меня, так? А все вопросы о спасении жизни клиента решает телохранитель.

Аня всхлипнула.

– Так вы будете на меня работать?

– Да. Считай, что с этой минуты ты – моя клиентка.

Девочка хотела что-то мне сказать, но не успела – она проворно шагнула в сторону, чтобы подпустить к телу врачей «Скорой помощи». Молчаливые эскулапы разом наклонились над неподвижной Еленой, разом произвели беглый, но профессиональный осмотр, разом переглянулись, одновременно раскрыли блестящие чемоданчики, чем-то звякнули, чем-то затянули, что-то вкололи, в минуту установили над Аниной мамой переносную капельницу и так же синхронно кивнули санитарам. Последние очень ловко погрузили тело на носилки и понесли к выходу. Первый врач зашагал рядом, высоко поднимая капельницу, а второй присел к телефону и набрал номер, который, как видно, знал наизусть.

– Берем женщину, на вид сорок лет, черепно-мозговая с сотрясением, – сказал он негромко. После того как трубка вновь заняла свое место, врач быстро оглядел меня и властно спросил: – Вы?..

– Знакомая, – ответила я и, подумав секунду, добавила: – Близкая знакомая.

– Девочку…

– Девочку беру под свое попечение.

– Хорошо. Да, по закону я должен…

– Оповестить милицию, – кивнула я и успокаивающе выставила вперед ладонь. – На этот счет не беспокойтесь. Позвоню, доложу и трогать ничего не буду. Я сама из силовиков. В чине капитана.

Доктор удовлетворенно кивнул и, не оборачиваясь, сбежал вниз по темной лестнице. Я потерла лоб и потянулась к телефону: по закону о таких вещах, как покушение, я и в самом деле должна была немедленно сообщать в милицию.

Потом, когда мой вызов был принят, я наклонилась над совсем съежившейся Анькой и ласково тронула ее за плечо. Девочка тихонько взвизгнула и забилась в истерике – смотреть на это было выше моих сил, я отвернулась и шагнула в сторону кухни, чтобы принести ей воды – под ногами задребезжало…

Машинально я тронула ногой звенящий предмет. Это была тяжелая, с крепкой деревянной ручкой, сковорода. Вновь, уже с большей осторожностью, я перевернула кухонную утварь носком кроссовки – да, так и есть, на внешней стороне чугунной сковородки отчетливо выделялась смазанная к краю красная полоса и налипшие сверху длинные, черные с проседью волосы.

– Так вот чем ее ударили…

Отодвинув сковородку в сторону – так, чтобы ненароком не зацепить вещественное доказательство и не смазать возможные отпечатки пальцев, – я принесла воды, а затем повела всхлипывающую Аню в ванную, успокаивающе бормоча ей на ухо какую-то журчащую ерунду.

– Я с… са-ма… – всхлипнула Аня, когда я хотела помочь ей умыться.

Сама так сама. Пока девочка хлюпала над краном, я прошла в комнату и осторожно присела на покрытый потертым покрывалом диванчик.

Комната как комната. Ни следов разгрома, ни намеков на попытку ограбления. Вот только слегка приоткрыта стеклянная дверца допотопного серванта, и из нее кособокой пирамидкой отчасти выскользнули, отчасти высыпались пять-шесть пухлых альбомов с семейными фотографиями. Часть этих фотографий разлетелась по комнате – как раз напротив меня серел край старого снимка с зазубринками по краю, я видела лицо неловко улыбавшейся красивой темноволосой женщины – конечно, это была Елена – и край пухлой Анечкиной щеки. На этой фотографии она была еще совсем девочка.