Книга Мэйфейрские ведьмы - Энн Райс

– Даже после жестокой пытки на дыбе, после испанскогосапога, искалечившего ее ноги, после прикладывания к пяткам раскаленного железаона не созналась ни в чем, а только повторяла в муках имя матери и ещевыкрикнула: «Роэлант! Роэлант!», а затем: «Петир!» – конечно же, то были именаее бесов, ибо среди здешних знакомых графини нет никого, кто носил бы такиеимена. И что вы думаете? Бесы тут же пришли ей на помощь, ввергли ее в забытьеи таким образом избавили от боли.

Я был более не в состоянии слушать.

– Могу ли я встретиться с ней? – спросил ясвященника. – Мне очень важно своими глазами увидеть эту женщину и, еслибудет позволено, расспросить ее.

Достав большую толстую книгу ученых наблюдений, написаннуюпо-латыни, которую, по моему твердому убеждению, старик вряд ли смог быпрочесть, я хвастливо заговорил о процессах над ведьмами, свидетелем которыхбыл в Бромберге, о тамошней тюрьме для ведьм, где их пытали сотнями, и ещемного о чем в том же духе, не забывая при этом приводить различные подробности,которые произвели на священника должное впечатление.

– Я провожу вас к ней, – наконец сказал он. –Но предупреждаю: это крайне опасно. Когда вы ее увидите, то поймете.

– В чем же заключается опасность? – спросил я,спускаясь по лестнице в сопровождении старика, который освещал путь свечой.

– В том, что эта женщина по-прежнему красива. Видите,как сильно любит ее дьявол. Потому-то мы и называем ее невестой дьявола.

По туннелю, проходившему под нефом собора – в древниевремена римляне хоронили здесь умерших, – священник провел меня на другуюсторону площади, в тюрьму. Мы поднялись по винтовой лестнице на самый последнийэтаж, где за массивной дверью, которую с трудом смогли открыть сами тюремщики,содержалась Дебора. Подняв свечу, священник указал в дальний угол длиннойкамеры.

Сквозь решетки сюда проникали лишь тонкие лучики света, носвеча позволила увидеть вполне достаточно: Дебора лежала на охапке сена –обритая наголо, исхудавшая, истерзанная пытками, облаченная в рваное одеяние изгрубой ткани, но по-прежнему чистая и сияющая, словно лилия, как о том недавномне говорили на постоялом дворе. При виде нас узница едва заметно кивнула, невыказав при этом ни малейших эмоций, а затем поочередно окинула обоихвнимательным взглядом. В сиянии ее глаз и в выражении лица, лишенного дажебровей, было нечто неземное.

Стефан, такое лицо достойно сияющего нимба. Ты тоже еговидел – написанное красками на полотне. Из моего дальнейшего повествования тыпоймешь, о чем я.

Графиня даже не шевельнулась, но лишь спокойно и молчаливовзирала на нас. Она сидела, обхватив руками подтянутые к подбородку колени,словно ей было холодно.

Ты понимаешь, Стефан, что, поскольку я был знаком с этойженщиной, она вполне могла узнать меня, заговорить, обратиться ко мне смольбами или, напротив, наброситься с проклятиями – словом, сделать нечтотакое, что заставило бы священника усомниться в истинности всего, что я сообщилему о себе. Но, признаюсь, в тогдашнем сумбуре мыслей я даже не подумал обэтом.

А теперь позволь мне прервать свое горестное повествование ирассказать тебе о событиях давно прошедших дней…

Но прежде чем ты продолжишь чтение, пожалуйста, выйди изкомнаты, спустись в главный зал Обители и взгляни на портрет темноволосойженщины кисти Рембрандта ван Рейна, который висит возле самых ступенейлестницы… Стефан, это моя Дебора Мэйфейр. Та самая женщина, которая сейчас,когда я пишу эти строки, сидит, дрожа от холода, в тюремной камере на другойстороне площади.

Я совсем недавно вернулся оттуда и в данный момент нахожусьв своей комнате на постоялом дворе. Как я уже писал, у меня предостаточносвечей и вина, а горящий в небольшом очаге огонь помогает прогнать ночнуюсырость. Я сижу за столом, лицом к окну, и теперь, пользуясь нашим обычнымшифром, поведаю обо всем.

Как тебе известно, впервые я встретился с этой женщинойдвадцать пять лет назад; мне тогда было восемнадцать, а ей всего-навсегодвенадцать лет.

Это произошло еще до твоего вступления в Таламаску, да и я ктому времени состоял в ордене чуть более шести лет, попав тудамальчишкой-сиротой. Казалось, что костры, на которых сжигали ведьм, полыхалитогда по всей Европе, а потому мне пришлось раньше срока прервать обучение,чтобы сопровождать нашего старого ученого Юния Пауля Кеппельмейстера встранствиях по европейским землям, в ходе которых он успел познакомить менялишь с немногими – и едва ли достаточно надежными – методами своей работы.Пытаясь спасти ведьм, он защищал их всеми доступными ему способами, а вразговорах с глазу на глаз советовал называть в качестве сообщников преждевсего самих обвинителей, а также жен самых почитаемых горожан, дабыдискредитировать следствие и лишить основания первоначальные обвинения.

Путешествуя с ним, я постепенно стал понимать, что мы всегдаискали людей, обладающих магическими способностями, будь то чтение мыслей,передвижение предметов или общение с духами; однако даже в результате самыхтщательных поисков крайне редко удавалось обнаружить истинного мага, а еслибыть точным, таковые едва ли вообще встречались на нашем пути.

Повторяю, мне шел восемнадцатый год, и это было мое первоедалекое путешествие с того времени, как я оказался в Обители и приступил кобучению, а потому, когда Юний заболел и умер в Эдинбурге, я не знал, чтоделать. Мы направлялись на процесс одной шотландской знахарки, широко известнойсвоим даром целительницы, которая прокляла свою односельчанку-молочницу и заэто была обвинена в колдовстве, хотя с той женщиной не случилось ничегодурного.

В ночь перед смертью Юний велел мне самостоятельнопродолжить путь в горную шотландскую деревушку и надежно обосноваться там подвидом молодого швейцарского богослова-кальвиниста. Я был слишком молод, чтобыкто-либо мог принять меня за священника, и посему не мог воспользоватьсядокументами Юния. До того момента я путешествовал как его преданный истарательный компаньон и носил скромную протестантскую одежду – в таком обличьея и отправился дальше, теперь уже в одиночестве.

Сожжения ведьм в Шотландии ужасали меня. Как ты знаешь,шотландцы были и остаются столь же злобными и беспощадными, как французы инемцы, ничему, похоже, не научившись у более милосердных и разумных англичан.Предпринимая это первое самостоятельное путешествие, я испытывал такой страх,что не в силах был оценить даже красоту шотландских высокогорных лугов.