Книга Гедеон - Расселл Эндрюс

— Я нашла это кресло за углом. Представляете, кто-то его выкинул!

Кресло было обтянуто зеленым винилом и выглядело просто огромным. И безобразным.

— Не могу представить, что его кто-то вначале купил, — заметил Карл.

— А мне нравится. Особенно потому, что у меня нет кресла и оно мне пригодится. Только вот в чертову дверь никак не пролезет!

Красотка с досадой прикусила соблазнительную нижнюю губу.

Карл стоял и думал, что давным-давно не встречался с женщиной, которая покрывает ногти ярко-розовым лаком. Впрочем, если подумать, он вообще никогда не ходил на свидания с такими женщинами. Аманда не красила ногти и к тому же обкусывала их до крови.

— Обязательно пролезет, — заверил Грэнвилл девушку. — Нужно только его повернуть.

Он нагнулся и ухватил зеленого монстра за бок, стараясь при этом не глядеть на крупные розовые соски блондинки, которые дерзко торчали прямо перед его носом.

— Спасибо, вы очень добры.

— Ничего особенного, — пробормотал Карл. — Соседи всегда помогают друг другу. Удерживая таким образом этот жестокий, грязный город от окончательного распада. Кроме того, если я не помогу, то не попаду внутрь и останусь мокнуть под дождем.

Они вдвоем повернули кресло, с трудом протащили его через вестибюль и поставили у лестницы. Оно оказалось тяжеленным, и двигать его было очень неудобно.

— Между прочим, я тот самый Грэнвилл, чья кнопка домофона как раз под вашей. Имя Карл прилагается к фамилии. А что прилагается к Клонингер?

— Тонни. С двумя «эн».

— Рад познакомиться, Тонни с двумя «эн». Вы недавно в этом городе?

— На днях переехала из Пенсильвании. Я актриса. Господи, так смешно звучит, словно я хвастаюсь. Я хочу стать актрисой. В основном подрабатываю манекенщицей и все такое. Еще я учусь. А вы? Тоже работаете моделью?

— Продолжайте говорить со мной в таком духе, и я лягу на коврик у вашей двери и останусь там навсегда.

— Кстати, вот что мне еще нужно — коврик у двери, — ответила девушка, улыбаясь Карлу.

У нее была чудесная улыбка, и Грэнвилл почувствовал, что по нижней части тела растекается приятное тепло, а ноги стали как желе. Карл глубоко вздохнул, оценивая в уме высоту и ширину лестницы и кресла, и прикинул, как транспортировать мебель дальше.

— Ладно, я потащу, а вы — толкайте. На счет «три». Готовы?

— Готова. Я уже говорила, что это очень мило с вашей стороны?

— Да, но можете повторять еще и еще.

Он тянул, она толкала, и каким-то образом молодые люди ухитрились приволочь огромную, безобразную и неуклюжую штуковину на площадку второго этажа, где им пришлось передохнуть. Оставалось всего три пролета.

— А можно задать вам личный вопрос? — произнесла девушка, тяжело дыша. — Каждое утро я слышу из вашей квартиры странные звуки — «бум-бум-бум». Что вы делаете?

— Бьюсь головой о стену. Я — писатель.

Она прыснула, и ее смех оказался столь же очаровательным, как улыбка. Звонким и искренним.

— Мне еще не приходилось жить над писателем. Наверное, нужно привыкать.

— О, вам понравится. На самом деле, скоро будете удивляться, как это обходились без меня раньше.

Блондинка бросила на него игривый взгляд.

— А серьезно, что вы делаете?

— Это боксерская груша. В ней килограммов тридцать, не меньше. Я занимаюсь каждое утро. — Он опять ухватился за свою сторону кресла и продолжил: — Никогда не знаешь, что может случиться.

Когда они наконец добрались до четвертого этажа, поясница Карла ныла от напряжения.

— Я ощущаю себя непривычно великодушным. Почему бы вам не оставить это кресло здесь, у меня? Вы бы могли навещать его, когда захотите.

— Еще один лестничный пролет, Чарльз.

— Карл.

Девушка жила в такой же студии, как у него, только потолок нависал еще ниже, и из-за этого комнатка казалась совсем убогой. Пожиток у нее было немного — кровать, комод, телевизор и кактус, который, похоже, давно погиб. Правда, Карл не знал, как должны выглядеть живые и здоровые кактусы. Часть вещей соседка еще не успела распаковать, и они лежали в коробках. Молодые люди затащили кресло в пустой угол, перед телевизором.

— Самое меньшее, что я могу для вас сделать, это предложить пива, — с благодарностью сказала Тонни.

— Самое меньшее, что я могу сделать, это принять ваше предложение, — ответил Карл, ожидая, что девушка направится к холодильнику. Но она даже не шелохнулась.

— Вообще-то у меня нет пива, — призналась она.

— Ваши предложения всегда такие необоснованные?

— Отнюдь нет. Знаете «Сан хаус»?

— Бар, где играют блюз на Девятой авеню?

Девушка кивнула.

— Я работаю там официанткой по вечерам, с восьми до двух. Загляните туда, и я угощу вас пивом. Договорились?

— Не знаю. Мне нужно подумать, — ответил Карл. Он посмотрел на потрясающую красотку, которая стояла перед ним. Затем представил рассерженную бывшую подругу, как та на своей машине-развалюхе переезжает через выбоину на дороге. — Все, я подумал, — произнес он. — Договорились, Тонни с двумя «эн».

2

Двухмоторная «сессна» коснулась колесами шасси взлетной полосы № 31 международного аэропорта Нашвилла, столицы штата Теннесси, точно по расписанию, минута в минуту. По-видимому, никто этого не заметил. Во всяком случае, точно не диспетчер наземного движения, который не обращал внимания на приземлившийся самолет минут тринадцать, пока пилот не вызвал его второй раз, возмутившись:

— Это «сессна—ноябрь—шестьдесят—гольф—чарли». Сколько раз нужно просить соединить меня со службой по регулированию воздушного движения «Меркьюри»?

— Извини, Чарли, — ответил оператор. — Сумасшедший день сегодня. Ни минуты продыху. Совсем про тебя забыл.

И уж конечно, ничего не заметил оператор «Меркьюри», которому понадобилось семь с половиной минут после того, как «сессна» получила разрешение вырулить на стоянку, чтобы сообщить, на какую стоянку двигаться.

Несомненно, остался равнодушен к прилету самолета и болезненно худой сотрудник наземных служб аэропорта, из-за которого летчику пришлось ждать еще четыре минуты, чтобы заказать по девяносто пять литров авиационного топлива на каждый бак.

Казалось, происходящее было до лампочки всем, кроме пилота «сессны» и ее единственного пассажира, Г. Гаррисона Вагнера, который в этот раз путешествовал под именем Лоренса Энгла.

Гарри Вагнер ценил точность. Его страшно раздражало, что все остальные в этом огромном мире явно плевать хотели на то, случалось ли что-нибудь вовремя, или запаздывало, было настоящим или фальшивым, делалось хорошо либо плохо или, коли на то пошло, выполнялось ли вообще. Для Гарри это было просто невыносимо. Впрочем, на свете хватало вещей, которые Г. Гаррисон Вагнер терпеть не мог.