Книга Сочинитель убийств - Патриция Хайсмит

– У нее же есть садовник, – заметил Сидней. – Должно быть, она очень придирчива.

– Садовник приходит только два раза в неделю… Миссис Лилибэнкс сказала, что у нее больное сердце и она не уверена, что сможет прожить больше двух лет, – прибавила Алисия таким сочувственным тоном, точно речь шла о ее близком родственнике.

Действительно, за время работы над портретом Алисия очень сдружилась с миссис Лилибэнкс. Они обсуждали многие серьезные вещи, и Алисия считала их беседы очень полезными для себя. Она рассказывала миссис Лилибэнкс о трудностях, с которыми сталкивался в своей работе Сидней, и о том кризисе, в котором он сейчас находится, и даже намекнула, что имеет опасения относительно прочности своего брака с Сиднеем. На что миссис Лилибэнкс отвечала, что совместный быт с годами становится привычным и ведет к прочной любви, а период между вторым и третьим годом супружества считается критическим. Она вспомнила также, что и сама имела иногда подобные проблемы, и это несмотря на то, что ее муж немало преуспел в профессии морского инженера.

– Что ж, довольно неприятная ситуация для домработницы, – заметил Сидней. Представь себе, в один прекрасный день она приходит на службу и видит в кресле мертвую миссис Лилибэнкс.

– О, Сидней! Какой ужас! Как ты можешь думать о подобных вещах!

– А разве этого не может случиться? Большую часть времени она проводит дома одна. Так почему ты думаешь, что миссис Лилибэнкс протянет ноги именно тогда, когда рядом будет домработница или еще кто-нибудь? Скорей всего она умрет в постели, как мой дедушка. Он умер во время сиесты. Это произошло, видимо, очень спокойно, потому что никто в доме и не подозревал о его смерти, пока не пришли его будить.

Алисия поморщилась.

– Неужели так необходимо говорить о смерти?

– Извини, это нечто вроде профессиональной болезни, – ответил Сидней, притормаживая, чтобы не наехать на кролика, зигзагами скакавшего перед ними. Наконец кролик свернул на обочину и исчез. – Я постоянно думаю о сценарии.

Алисия промолчала. Возможно, именно так и случится, как он говорит, и, может быть, даже очень скоро. Глаза Алисии наполнились слезами. Она почувствовала угрызения совести, потому что вместе с жалостью к миссис Лилибэнкс испытала и какое-то странное удовольствие, словно только что увидела эту драму на сцене театра. Она уже не сможет смотреть на миссис Лилибэнкс и не думать о том, что та с минуты на минуту может умереть. И все из-за неуместных предположений Сиднея.

– Будет лучше, если ты прибережешь свое воображение для работы, во всяком случае – полезней, – бросила она. – Например, для твоего романа.

– Я и работаю над этим проклятым романом. А чем, ты думаешь, я занимаюсь?

– Я уверена, что все дело в форме. Тебе нужно изменить форму романа.

– Не лучше ли тебе заниматься своей живописью и позволить мне самому решать, как писать?

– Но ведь в «Стратегах» явно что-то не так, иначе почему их не покупают? Ты не находишь? – настаивала она.

– О, ради всего святого! – Сидней прибавил скорость.

– Не так быстро, Сид.

– Сначала ты пытаешься меня ободрить, внушая, что даже самые хорошие книги годами ходят от издателя к издателю, а потом говоришь «что-то не так, иначе почему роман не покупают». Что же я должен думать? Или ты специально хочешь сказать мне сегодня что-нибудь неприятное…?

– Неприятное? Я только советую тебе, чтобы ты по-другому взглянул на свою работу. Ты твердишь, что полон разных идей – так используй их!

Удар попал в цель, и Сидней горько улыбнулся.

– Да, – ответил он.

Да, он полон идей и часто воображает себе, как люди не вымышленные, а их знакомые оказываются вдруг убиты или ограблены или их кто-то шантажирует. В воображении Сиднея Алекс умирал по меньшей мере раз пять. Сама Алисия – двадцать раз. Она погибала в объятом пламени автомобиле, и в лесу, задушенная преступниками, и падала с лестницы у себя дома, и тонула в ванне, и вываливалась из окна второго этажа, когда пыталась спасти пичугу, застрявшую в водосточной трубе, а в довершение всего отравилась ядом, еще не известным науке. Но эффектнее всех других, по его мнению, была ее смерть от побоев, нанесенных им дома, после чего он отвез ее тело на машине подальше и закопал, а потом рассказал всем, что она уехала на несколько дней в Брайтон или, может быть в Лондон. Алисия не возвращается, полиция не может ее найти. Сидней рассказывает полиции и всем знакомым, что в последнее время отношения между ними испортились и очень вероятно, что Алисия решила его бросить, изменить свою жизнь и уехать (возможно, и во Францию по фальшивому паспорту)… Эта последняя мысль была довольно глупой, бегство во Францию было связано со всякими сложностями, а это не в характере Алисии.

– Сидней!

– Что?

– Ты проехал наш дом. Сидней затормозил и развернулся. Дом миссис Лилибэнкс угрюмо темнел в молочно-белом свете луны и Сиднею показалось, что дом следит за ними, пока он рулит по дорожке к гаражу и ставит туда машину. Сидней сказал себе, что ему не следует забывать о соседстве миссис Лилибэнкс, и, следовательно, обдумать убийство Алисии нужно до мельчайших подробностей. Особенно внимательно нужно быть, при выносе ее трупа из дома. Он думал об этом машинально, как если бы речь шла о героях его романа. Потом придет время, и он получит деньги Алисии, и это будет очень приятно. Он никогда не услышит ее голоса, голоса, который его постоянно раздражает. Хотя об этих выгодах: о деньгах и о свободе – он подумал почти равнодушно, словно они должны будут достаться кому-то другому.

Последнее произведение Сиднея и Алекса из серии о Нике Кэмпбелле, история о татуировке, была отвергнута последним из возможных покупателей с маленькой припиской: «Не плохо, но уже было». Эта короткая фраза целыми днями вертелась в голове Сиднея. Уже несколько дней он бродил по окрестностям в надежде набрести на какой-нибудь лес или забраться подальше в поле, но лесов не было, а поля, хоть и были пустынными, но вид их вызывал ощущение, что они принадлежат какомунибудь бдительному фермеру, который непременно появится и спросит, что он делает на его поле. Что он делает? Да ничего. И это, вероятно, покажется еще более подозрительным, чем что-нибудь другое. Лучше уж иметь готовый ответ вроде: «Я наблюдал за кроликами, и мне показалось, что один спрятался в ту норку». Наконец он рискнул побродить и по полям, и ни в одном месте его никто ни о чем не спросил. Так бродил он очень долго, вспоминая о еде, лишь когда давал себя знать себя голод и всякий раз уже после половины третьего, когда пабы обычно бывают закрыты. Иногда Сидней покупал в какой-нибудь лавке пакетик нарезанного ломтиками чеддера и яблоко. И вот, когда он уже отчаялся найти какую-нибудь свежую идею, ему в голову пришла мысль о Лэше. Сидней тут же развернулся и быстро пошел к дому, по дороге обдумывая новую идею.

Лэш окажется злодеем, который в каждой серии совершает что-нибудь невероятное. Это будет не многосерийный фильм, а нечто такое, что можно продолжать до бесконечности, а каждая серия будет представлять собой законченную историю. Зрители будут видеть все глазами Лэша, переживать вместе с ним все опасности и надеяться, что полиции не удастся поймать его, как и получится на самом деле. У героя не будет хлыста, но само имя будет намекать на его тайные и развратные наклонности. Возможно, у него будет зажигалка с изображением кнута или запонки в виде кнутов, изогнутые в форме латинской «S». Пусть его первым подвигом станет налет на дом, принадлежащий очень богатым людям, которые сами не вызывают у зрителей ни малейшей симпатии.