Книга Nevermore - Гарольд Шехтер

При виде этой ошеломляющей картины в голове у меня помутилось. Я уперся ладонью в ближайшую ко мне стену, чтобы устоять на ногах. Вот, глухо твердил я про себя, жестокое подтверждение прискорбнейшей истины: ничто в царстве сверхъестественных ужасов — ни ухищрении бесов, ни набеги вурдалаков — не сравнится с насилием, которое люди постоянно творят над своими же собратьями.

И, словно отвечая на невысказанную мной мысль, пограничный житель, с расстояния в несколько шагов наблюдавший мою реакцию, проворчал угрюмо:

— Кротик, я видывал и такое, отчего у самого дьявола свернулась бы кровь в жилах, но с этим ничто не сравнится.

— Самый необузданный краснокожий не расправился бы столь безжалостно с несчастной старухой-вдовой.

Я приоткрыл рот, но страх иссушил всю влагу в моих устах, и я оказался не способен к членораздельной речи.

— Кто… — выдавил я из себя наконец. — Как?..

— И нам хотелось бы знать, — с горестным вздохом ответствовал Крокетт. — Это безбожное деяние обнаружила служанка, когда явилась на рассвете будить миссис Макриди. Больше мы ничего не знаем наверное. Бедняжка сейчас лежит наверху, поверженная горем!

Аномалия нашей природы побуждает нас, хотя бы утонченные чувства и отвращались от сцен зверского насилия, необоримо влечься душой, словно к чему-то в высшей степени привлекательному, ко всему больному — пугающему — противоестественному. Так под речи Крокетта взгляд мой сам собой приковался к ужасающей картине на другом конце комнаты. Я пристально рассматривал варварски изувеченный труп; очарование и отвращение боролись во мне. Жестокая рана, рассекшая надвое горло несчастной жертвы, была нанесена с такой яростью, что кровь из разорванной яремной вены брызнула (или так мне показалось на первый взгляд) вверх, как из фонтана. По стене над ее головой темная густая жидкость расплывалась полосами, пятнами и штрихами, образуя мрачный узор, который, при более внимательном изучении, начал приобретать определенный смысл в моем восприятии.

— Кротик! — окликнул меня наш первопроходец. — Полагаю, самое время тебе валить домой, предоставив эту задачу мужчинам, которым она по плечу. А мы с тобой уладим наше маленькое дельце как-нибудь в другой раз, после того…

— Это буквы! — воскликнул я, перебив его на полуслове.

— Что? — вырвалось у Крокетта, и тот же возглас подхватили полицейские, потребовавшие объяснить столь неожиданное заявление.

— Джентльмены, — заговорил я уже спокойнее. — Присмотритесь к по видимости случайному пятну над изголовьем.

— Вы обнаружите, что капли крови нанесены хотя и поспешно, однако с определенным умыслом в форме слова. Кто-то оставил нам сообщение.

Разинув в изумлении рты, все трое слуг закона ринулись на другой край комнаты и уткнулись в указанное место. Спустя мгновение усатый капитан, распрямившись, глянул на Крокетта и произнес:

— Ну, будь я проклят! А ведь он прав.

— Сумеете прочесть, капитан? — спросил Крокетт.

— Затрудняюсь, — отвечал тот, поворачиваясь лицом ко мне. — Может быть, мистер…

— По, — представился я с легким поклоном. — Эдгар По.

Капитан ответил мне вежливым кивком.

— Возможно, мистер По окажет нам любезность, исследовав улику, которую он столь зорко подметил, и выскажет свое мнение.

— Рад буду помочь всем, чем смогу, — откликнулся я, приближаясь к постели, на которой покоилась убитая.

Избегая мрачного зрелища, кое представляло собой это ложе, я сосредоточил внимание на кровавой надписи, украшавшей стену.

— Буквы очень неровные, что и неудивительно, учитывая, каким способом нанесена надпись. Тем не менее, — провозгласил я, — в первых двух буквах нетрудно распознать N н Е.

При этих моих словах капитан извлек из кармана сюртука небольшой блокноте коротким свинцовым карандашом и записал буквы на чистой странице.

— Третья буква, — продолжал я, — не столь отчетлива, но более всего похожа на заглавное U. Далее следует еще одно Е, потом буква, которую можно принять за еще одно N, однако она расплылась, и это не позволяет мне идентифицировать ее с полной уверенностью.

— N-E-U-E-N? — переспросил капитан, зачитывая вслух свою запись.

Это вызвало неожиданный отклик с порога комнаты:

— Нойендорф! — раздался женский голос.

Все мы пятеро, собравшиеся в комнате, как один обернулись, отыскивая источник этого неожиданного и загадочного восклицания. Впереди наблюдателей стояла изящная молодая женщина, судя по ее небрежному дезабилье — одна из жилиц, бесцеремонно пробужденных от утреннего сна начавшимся переполохом. Заострившиеся черты лица, как и бледный оттенок кожи, со всей очевидностью свидетельствовали о чувствительном ударе, нанесенном ее нервам.

— Прошу прощения? — переспросил юную леди капитан.

— Нойендорф, — повторила она дрожащим от волнения голосом. — Ганс Нойендорф. Его имя написано на стене.

— А что это за личность? — осведомился капитан, внося имя в свой блокнот.

— Расторопный работник, когда трезв, невежа и буян, когда одурманен алкоголем, — отвечала дама. — Миссис Макриди иногда нанимала его, поскольку берет он дешево, а она, бедняжка, была так угнетена материальными заботами после смерти мужа. Но на прошлой неделе они сильно поспорили из-за какой-то суммы, которую, по его мнению, миссис Макриди осталась должна за выполненную работу. Я слышала ссору по соседству с моей комнатой, где приходила в себя после тяжелой мигрени. Миссис Макриди отказалась удовлетворить его требование, и негодяй пригрозил «вернуться и получить свое». Судя по обрывистости его речи в тот момент, я заключила, что он был пьян, а потому не приняла его угрозу всерьез, как и сама миссис Макриди. Но теперь… — Тут голос изменил бедняжке, и она не могла продолжать. Закрыв лицо руками, она разразилась жалостными рыданиями.

— Можете ли вы сказать нам, — мягко, но настойчиво попросил капитан, — где отыскать этого самого Нойендорфа?

На это неожиданно ответил молодой полисмен, стоявший рядом с ним:

— Кажется, я знаю этого человека, капитан Расселл!

— Вот как? — резко переспросил начальник, разворачиваясь к своему подчиненному.

— Он и впрямь буйный малый. Живет в развалюхе возле порта. С год тому назад мне довелось арестовывать его за пьяную драку. Оказал сопротивление при аресте. Потребовалось четверо наших, чтобы его скрутить, а среди нас был и сержант Кэлхун, немалого роста детина, как вам известно.

Пока полицейские продолжали свою беседу, я вновь обернулся к стене и продолжал исследовать кровавые письмена. Понаблюдав за мной, Крокетт адресовался ко мне следующим образом:

— Ну что, Кротик? Складываются эти буквы в фамилию «Нойендорф»?

— Насколько я могу определить, к тем буквам, которые удалось расшифровать, примыкают еще четыре, — сказал я. — Первая из них выведена так нечетко, что едва ли подлежит прочтению, но далее, несомненно, следуют О и R. Что касается последней буквы, также сильно смазанной, это и в самом деле может быть F.