Книга Бритва Оккама - Анри Лёвенбрюк

— Так, навскидку, не скажу. Но мы ищем, сами понимаете.

— А я… Могу я вам чем-то помочь?

— Слушайте, Маккензи, я обещал сообщать вам новости и держу слово, но не мешайте нам делать свою работу, о'кей? Когда кто-то по личным мотивам сует нос в расследование, добра не жди. К тому же это не ваш профиль. Идет?

— Ну…

— Хотите, чтобы я и дальше держал вас в курсе, обещайте не встревать, договорились?

— Да-да.

Ари отлично знал, что нарушит обещание. Комиссар наверняка тоже на его слово не полагался.

— Ладно. До связи.

Ари повесил трубку и вынул из ящика стола записную книжку, чтобы, как обычно, занести в него самую важную информацию. Такие записи помогали ему привести в порядок собственные мысли. Закончив, он сунул записную книжку в карман и спустился в кабинет Ирис Мишот, бросив сводки, которые требовал от него начальник.

Их с Ирис связывали особые отношения. Пять лет назад эта тридцатилетняя служащая отдела управления госбезопасности встречалась с Ари. Их роман продлился несколько месяцев — настоящий рекорд для Маккензи. В то время Ари много пил, что тоже сказалось на их отношениях.

Не обошлось без ссор и скандалов, и все-таки они сохранили привязанность, которая позже перешла в дружбу. Они по-прежнему часто ругались, но теперь Ирис испытывала к нему едва ли не материнские чувства. Во всяком случае, ее единственную из всех сотрудников Маккензи считал своим другом.

— Держи. — Она протянула ему две тонкие папки. — Здесь не густо. Ни судимостей, ни странностей.

Ари взял обе папки и кивком поблагодарил приятельницу.

— Эй! У тебя, похоже, что-то стряслось? — спросила она, нахмурившись.

Круглолицая, рыжая, с короткой стрижкой в стиле тридцатых годов, как у Жозефины Бейкер, из-за ранних морщин она выглядела чуть старше своего возраста.

— Ничего особенного, не беспокойся.

Не давая ей времени продолжить расспросы, Ари вышел из кабинета, на прощание коротко улыбнувшись.

Послав к чертям Дюбуа, он тут же покинул здание госбезопасности и сел в метро. Устроился в углу вагона и пролистал документы в папках.

Ничего стоящего о Моне Сафран. Тридцать четыре года, не замужем, бездетная, живет в городишке Воселль на севере Франции, владеет художественной галереей в Камбре. Она действительно училась в Реймской школе искусства и дизайна, где, по ее словам, познакомилась с Полем. В полицейской базе данных она дважды упоминалась в связи с кражами, но в роли пострадавшей. В базе данных госбезопасности не содержалось никакой информации о ее участии в политике и профсоюзной деятельности, равно как о философских и религиозных убеждениях.

С Полем Казо дело обстояло не лучше. Ничего такого, чего Ари уже не знал. Только сведения о его работе в качестве архитектора и преподавателя. И ни слова о том, что искал Ари. Накануне в квартире Поля его привлекла одна деталь, и он рассчитывал найти подтверждение своей догадки, но напрасно.

Придется поискать в другом месте.

11

Выходя из метро на станции «Бастилия», Ари задержался, наслаждаясь этой минутой: возвращение в родные места — первое приятное событие из всего, что случилось с ним со вчерашнего дня.

Под сенью Июльской колонны[2]он чувствовал себя как дома. Ни за что на свете Ари не покинул бы ни свой квартал, ни квартиру в начале улицы Рокетт, в старинном здании, главным украшением которого была табличка, сообщавшая, что в течение года здесь со своей матерью жил Поль Верлен… Самые ярые местные патриоты даже утверждали, будто мастер светотени именно здесь написал цикл статей «Проклятые поэты», хотя большинству обитателей дома это было безразлично. Ари нравилось, что на такой многолюдной улице до него никому нет дела. Конечно, кое-кто из самых старых торговцев и добрая половина персонала его излюбленного бара «Ан-Вер-дю-Декор» знали или слышали, что он вроде как легавый. Зато ему то и дело попадались на глаза новые лица, у магазинчиков менялись хозяева, а продавцы китайской еды выживали друг друга так же быстро, как росли цены на недвижимость. Узнавали его или нет, но за пятнадцать лет, что он здесь прожил, у Ари сложились устойчивые привычки, которыми он дорожил.

В квартире его с мурлыканьем встретил старый беспородный кот.

— Ты, наверное, подыхаешь с голоду, бедняга Моррисон!

О коте, который завелся в квартире Ари Маккензи как привидение, ходили легенды. Никто не знал его настоящего возраста, но ему было не меньше четырнадцати: он тайно проник в двухкомнатную квартиру вскоре после того, как Ари туда переехал. Он не отличался ни красотой, ни дружелюбием, и Ари утверждал, что даже мяукает он фальшиво. Вот почему он прозвал его Моррисоном — по имени лидера группы «Дорз», чьим фанатом никогда не был. Но со временем Маккензи привязался к котяре и сильно бы горевал, вернись тот к бродячей жизни среди самых беспутных своих сородичей.

Он покормил кота, плеснул себе виски и сел за стол в гостиной, чтобы прочитать почту. Первый конверт оказался долговой квитанцией за электричество. Ари, не вскрывая, переложил его в стопку, которая громоздилась у него за спиной. Жалованье майора полиции было вполне достойным, но из-за выплат по двум ипотечным кредитам (пару лет назад он ни с того ни с сего купил домик в Эро и теперь сбегал туда, как только представлялась возможность) и расходов на больного отца Маккензи нередко с трудом дотягивал до конца месяца. У него вошло в привычку оплачивать счета с опозданием, и в результате образовался порочный круг. Едва он успевал оплатить долги, скопившиеся за два или три месяца, как приходили новые квитанции… Во втором конверте обнаружилась открытка: тетушка Мариам хотела знать, когда же наконец он приедет к ней в Ниццу, где она открыла ресторан. Он отложил открытку в сторону, пообещав себе ответить поскорее. Мариам — единственная родственница со стороны матери, которая у него осталась, и он злился на себя за то, что не уделяет ей больше внимания. Остальное — реклама и банковские выписки. Его ежедневная порция, словно ничего не изменилось и смерть Поля никак не повлияла на течение жизни.

Ари залпом выпил виски, принял душ, побрился и снова вышел из дома.

На углу улицы Турнель на другой стороне площади виднелась пестрая витрина «Пасс-Мюрай»,[3]книжного магазина, чей узкий тускло-зеленый фасад был зажат между банком и воротами здания в стиле Осман. За украшавшими витрину плакатами местных галеристов угадывался манящий хаос устроенного по старинке магазина, где книжные стопки не рассыпаются только чудом, а логика расстановки книг столь неочевидна, что приходится вступать в переговоры с хозяином.