Книга Тропик ночи - Майкл Грубер

Паз выбрался из своей «импалы» и прошел мимо двух полицейских машин и фургона отдела криминалистики ко входу в четырехэтажный оштукатуренный блочный дом. Двое полицейских в форме, непрезентабельные на вид, как все полицейские в Овертауне в летнее время, удерживали на расстоянии небольшую толпу любопытных. Этот район Майами населен полунищими афроамериканцами. Если вы турист и прилетели в Майами ради солнца и прочих радостей Майами-Бич, но по дороге из аэропорта повернули не туда, куда следует, поняли свою ошибку и захотели вернуться, то вам придется проехать через Овертаун. Во время курортного сезона некоторые туристы поступают именно так, и это, как правило, плохо для них заканчивается.

Джимми Паз не так давно оказался причастным к расследованию одного из таких несчастных случаев. Японскую семейную чету вытащили из машины, женщину изнасиловали и жестоко избили, а мужчину застрелили. Джимми разобрался в деле за двадцать четыре часа: он походил по округе, задавая вопросы и внимательно ко всему присматриваясь, пока не обнаружил кретинов, совершивших преступление, когда они пытались приобрести упаковку мобильников по кредитной карточке Исигуро Хидеки. Произошла короткая перестрелка, один из идиотов был ранен, но на Джимми не повесили дела, поскольку он хоть и цветной, но по особым правилам американской полицейской практики имел специальную лицензию и мог в случае необходимости стрелять в гражданина с любым цветом кожи, и все заканчивалось спокойным служебным расследованием, без малейшей истерии.

Паз был родом с Кубы, высокий, мускулистый мужчина тридцати двух лет, с кожей цвета кокосовой циновки, с круглой головой, волосы на которой были острижены очень коротко. Уши маленькие, аккуратные, глаза удлиненные, большие и умные, теплого коричневого цвета, но отнюдь не теплые по выражению. Круглая форма головы, удлиненные глаза и некоторая приплюснутость черт лица придавали облику Джимми нечто кошачье. Это впечатление усиливалось, когда Джимми улыбался, и мелкие зубы казались особенно белыми на фоне темной кожи.

На нем был полотняный пиджак от Хьюго Босса, черные обтягивающие брюки от Эрменегильдо Сенья, рубашка из чистого хлопка с короткими рукавами в микроскопический черный горошек, а на шее вязаный темно-синий галстук. На ногах замшевые ботинки за триста долларов от Лоренцо Банфи. Иными словами, Паз одевался, словно коп, который берет взятки. Но он не брал взяток. Холостой и не разведенный, он жил бесплатно в доме, принадлежащем его матери. Одеваясь подобным образом, Джимми, так сказать, вставлял перо и тем собратьям по профессии, кто не брезговал мздой, и тем, кто оставался честным.

У входа в дом Паз достал из кармана тюбик мази «Вике Вапо-Раб» и смазал ею обе ноздри. Это было старое полицейское средство заглушать трупную вонь, но оно заглушало и неприятные запахи здания. В этом доме наружные лестницы вели к узким открытым переходам, огороженным невысокими бетонными стенками. Выкрашенные в цвет дерьма, они обладали архитектурным очарованием общественной уборной; быть может, именно поэтому и вход, и лестницы использовались в качестве таковой. Паз почувствовал, как и всегда, когда входил в подобные жилища, мощный взрыв эмоций — возмущения, смешанного со стыдом и жалостью, — и подождал, пока овладеет собой и станет только полицейским и никем больше, то бишь персоной неуязвимой. Чтобы создать подобную эмоциональную броню иным способом, ему пришлось бы глотать валиум[13]горстями. Джимми, разумеется, привлекали и зарплата, и привилегии, однако только благодаря этой броне он стал полицейским.

Патрульный у двери квартиры жертвы, толстомордый парень по имени Гомес, сгорбился у стены, сопя и кашляя, — видимо, удрал сюда от невыносимой вони в помещении. Подмышки его белой форменной рубашки насквозь промокли, и при появлении Джимми он стер маслянистый пот со лба тыльной стороной ладони. Паз был известен в Управлении полиции Майами тем, что не потел. Во время одного из своих дежурств, в день, когда асфальт таял от жары, словно ириска во рту, Джимми гнался за уличным карманником шесть кварталов по Флэглер-стрит, схватил его и доставил в участок, причем лицо и рубашка у Паза остались сухими. Но это, с точки зрения Гомеса, был второй недостаток Джимми, а первый заключался в цвете его кожи и чертах лица, а также в том, что, несмотря на подобный цвет кожи и подобные черты лица, он, несомненно, был кубинцем. Формально Джимми был мулатом, формально мулатом был и Гомес, но Паз находился по черную сторону границы, а Гомес — по белую, как примерно девяносто восемь процентов кубинцев, покинувших Кастро ради Америки, и это представляло собой мучительную часть жизни Джимми. Он помолчал и решил пролить на Гомеса каплю собственной горечи.

— А, Гомес, как ты себя чувствуешь? — спросил он по-испански.

— Я себя чувствую прекрасно, — ответил Гомес по-английски.

— Что-то не похоже, выглядишь ты дерьмово. Кажется мне, ты сейчас начнешь блевать, — сказал Паз.

— Я же сказал, у меня все в порядке.

— Если тебе надо поблевать через перила, за чем дело стало? — Паз указал на открытую часть перехода. — Там внизу всего лишь кучка ниггеров, можешь блевать прямо на них, сегодня самый обычный день в Овертауне.

— Пошел ты знаешь куда! — выругался по-английски Гомес.

Джимми пожал плечами, произнес: «No habla ingles, senor»[14]— и вошел в квартиру. Там было жарко и так воняло дезинфекцией, что нечем было дышать: легкие отказывались воспринимать эту смесь как воздух. Температура явно перевалила за девяносто градусов по Фаренгейту, что само по себе было достаточно скверно, но это было не все. Миазмы гниения и разложения оставляли далеко позади любую скотобойню.

Стоя в дверях, Паз достал из портфеля пару резиновых перчаток и надел их. До него доносились голоса, он увидел стробоскопические источники света, с которыми работали криминалисты-эксперты. Они, видимо, уже заканчивали свое дело, порошок для снятия отпечатков был рассыпан повсюду. Надо, пожалуй, оглядеться, перед тем как вступить в игру.

Паз окинул взглядом маленькую комнату с низким потолком, стенами, выкрашенными грязно-желтой краской, и полом, покрытым линолеумом, протертым до основания в тех местах, по которым больше всего ходили. Из мебели в комнате были крытый синим бархатом диван, сравнительно новый, куда менее новое, точнее сказать, старое кресло, обтянутое лиловым заменителем кожи, порванным на спинке, несколько складных столиков, расписанных цветочным узором, и цветной телевизор с экраном в двадцать восемь дюймов по диагонали, повернутый к дивану и креслу. На полу лежал ворсистый ковер размером восемь на девять футов, полосатый, как шкура зебры. Кто-то пролил на ковер коричневую жидкость, то ли кока-колу, то ли кофе. На одной из стен висело большое бархатное полотнище с изображением группы африканцев, охотящихся с копьями на льва, на другой стене — две африканские маски, дешевые базарные поделки, которыми торгуют в местных магазинах: стилизованное человеческое лицо с неестественно выпученными глазами и тоже стилизованная голова антилопы. На той же стене разместились семейные портреты в дешевых рамках. Группа вполне респектабельных людей, одетых для выхода в церковь; парочка фотографий улыбающихся мальчиков школьного возраста; два снимка по случаю окончания школы — девушки и юноши, явно брата и сестры, и наконец, фотография женщины средних лет с глубоко посаженными глазами и чем-то смазанными до блеска волосами. И стена, и снимки были покрыты мелкими красновато-коричневыми пятнышками краски, словно кто-то нажал на клапан баллончика с краской, чтобы проверить, действует ли распылитель. В одном месте из стены торчал свободный гвоздь без шляпки, и прямоугольный участок стены под ним был чистым, без пятнышек, стало быть, на гвозде висела раньше картина.