Книга Шаг за грань - Олег Верещагин

– Я думала, что вы будете драться. И я с Алькой решила вас подождать тут.

«Ты им не говорил?» – взглядом спросил Генка.

Усевшийся рядом Богдан ответил:

«Нет».

– Ульяна Устинова, – представил Генка новенькую, доставая из окошка вазочки с мороженым. – А это – Богдан, его внешний вид куда хуже внутреннего содержания.

– Очень приятно, – двусмысленно, но в то же время церемонно сказала Ульяна, и Богдан передал ей вазочку:

– Мне тоже. Ты ведь дочь нового начальника полиции космопорта?

– Так ты ее знаешь? – удивился Генка.

– Видел мельком и в школе, а главное, в новостях… Мило с твоей стороны, что ты тут нас подождала с Алькой.

– Вы все пионеры? – неожиданно поинтересовалась Ульяна.

Алька кивнула и повела вокруг ложечкой, как скипетром:

– Все, даже этот раскрашенный псих. Тут без этого можно было бы умереть со скуки. А ты – пионерка?

– Конечно, – гордо ответила Ульяна. – Старший пионер. У вас небольшие отряды, наверное?

– Отряд, – уточнил Генка. – Он смешанный, называется «Кроты»… Мы тут весело живем – кстати, у нас парк здоровенный, с целую страну размером, но это не самое интересное. Алька насчет скуки не права, вообще-то. Вот ты чем занимаешься?

– Я? – Ульяна задумалась. – Ну… Флюктуационной психологией, но это для себя, такие специалисты нечасто нужны… А так – коррекционной хирургией. А как пионер – следопыт и инструктор служебного собаководства.

– Ого! – вырвалось у Альки. – Но собак у нас нет, только в парке волки.

– Кстати, а почему весь город не в парке? – полюбопытствовала Ульяна. – Это ж лучше…

Мальчишки переглянулись, и Генка пояснил:

– Понимаешь, наверху бывают вспышки радиации. Растениям там или животным даже – им ничего, а людям тяжеловато бывает… А, ну так вот, я – оператор проходческих машин и радиооптик, а как пионер – следопыт тоже, как ты, и водитель пескоходов. Богдан – техник наземных служб и лингвист, плюс пионерские – водитель, как я, и взрывотехник. Алька – геолог и археолог, и еще фельдшер и связист. Ну и развлекаемся, как можем. Профессии у нас в основном «домашние», конечно… Но мы и еще немало чего умеем.

– А театр у вас есть? – поинтересовалась новенькая.

– А как же, – ответил Генка гордо. – И театр, и станции по интересам.

– Которые, правда, влачат довольно жалкое существование, – добавил Богдан. Подумал и уточнил: – Ну, кроме геологической.

– Почему? Я очень историю люблю, – возразил Генка.

– Так там вся станция на тебе и держится…

– Военную историю, конечно? – Ульяна с интересом посмотрела на мальчика.

– Да почему? Не только, – Генка пожал плечами. – Даже не столько, наверное, хотя это и странно звучит. Меня больше интересует, как получилось все то, чем мы живем, из всего того, что было… ну, в двадцать первом веке. Из бардака, короче.

– Кое-кто говорит, – вдруг добавила Ульяна, уже не сводя с мальчишки глаз, – что из бардака получилась тюрьма.

– Это о так называемой «внутренней свободе»? – презрительно уточнил Генка. – Да знаю, читал. Ерунда полная. Как раз эта «свобода» чуть мир не угробила, потому что она без умения себя контролировать и подчиняться правилам ведет к вседозволенности, которую опять-таки каждый считает «свободой», для личного пользования, правда. Анархия.

– А по-моему, не было тогда никакой анархии, – возразила Ульяна. – Анархия, если научный термин брать, а не бытовое понимание, скорее сейчас. Почти все тогдашние государства были настоящими диктатурами. Отец полгода назад писал большую работу, а я материалы читала. Интересно очень. И страшно. Например, полицейским можно было застрелить человека за отказ выйти из машины. Или забрать ребенка из дома просто так, потому что кому-то что-то показалось.

– Ну, я про бытовое понимание анархии, – слегка смутился Генка. – В душах и в умах. А полицейский произвол как раз и шел от попыток навести порядок при непонимании, что начинать-то надо с воспитания людей – а для этого сами правители должны быть сверхлюдьми! Читала, наверное, – умение грабить людей называлось «умением делать деньги» и было почетным. «Адвокат» профессия была – защищать преступников, причем только богатых преступников. А искусство? Микроволновка для психики – сходил на выставку и испек мозги… И при этом толпа народу кричала: «Запрещать – значит нарушать права человека!»

Только после этой горячей тирады они обратили внимание на то, что Богдан и Алька наблюдают за ними с преувеличенными вниманием и робостью. Ульяна смущенно вздохнула, а Богдан, выставив перед собой ладони, подобострастно сказал:

– Продолжай, продолжайте! Это просто радость сердцу – вас вот так слушать и слушать. Набираться мудрости в осознании собственного приземленного ничтожества…

– Ой, мне казалось, что ты тоже любишь историю, – покаянно сказала Ульяна Альке.

Та вздохнула и засмеялась:

– Археологию. Все, что нельзя выкопать из земли, меня интересует лишь в обязательном порядке.

* * *

В квартире Никишовых было тихо. Отец все еще спал, сестра куда-то умелась, мама – на работе. Генка тоже решил не задерживаться, хотя отец, конечно, проснувшись и никого не обнаружив, за обедом начнет бухтеть, что его все бросили, – есть у него такая манера. Мама всякий раз говорит, что это атавизм – желание мужика видеть себя в семье толстой осью вращения. Генка в таких случаях всегда выступал за отца, Машка – за маму, и получалось равенство и равновесие…

Вообще-то надо было готовить уроки. Тем более, что задали немного. Но у Генки лежала недочитанная книжка по радиооптике, да еще оказалось, что пришла почта, а с нею – письмо от Келли О’Мейры, с которым Генка познакомился на Надежде. К письму были приложены снимки, которые Генка не успел скопировать себе тогда. Бросив в угол рюкзак, мальчишка присел к столику и начал просматривать присланное, забыв обо всем остальном и представляя отдых на Надежде – как было здорово! Келли сообщал, что этим летом полетит в международный лагерь на Землю, и звал с собой. Генка задумался. Отпуск у родителей предполагался в начале осени – и Никишовы вроде бы всей семьей собирались на Землю. Может быть, удастся уговорить родителей ездить там с Машкой, а самому – в лагерь? В конце концов, последнее лето свободное, через год кончится школа – и все, считай, началась взрослая жизнь…

А ведь и правда – последнее лето. Генка вздохнул. Похоже, как говорится, кончается детство.

Подняв голову, он оглядел свою комнату и повел плечами. Ну и пусть. Но наступающее-то лето – точно его! А дальше и заглядывать нечего, потому что ясно одно: будет интересно. Иначе просто не бывает, любая жизнь интересна, главное – выбирать самому! И знать, что та же самая жизнь не даст – просто не даст! – выбрать неправильно.