Книга Маленький человек из Опера де Пари - Клод Изнер

— Ничего, уж я их заставлю раскошелиться. Вот потребуют подать коньяк после кофе — всучу им черешневую настойку по цене арманьяка. Только хозяевам не сболтни!

Восемь мужчин и дюжина женщин, все разодетые в пух и прах, выгрузились из карет с большим или меньшим изяществом. Мужчины отпустили кучеров, с тем чтобы те вернулись к пяти часам, и весь бомонд с натужными шутками и фальшивым хихиканьем устремился к месту торжественной трапезы.

«Воркуйте, голубки, пока воркуется, потом еще наплачетесь. Семейная жизнь — не такая приятная затея, как вам кажется. Слово Мельхиора Шалюмо: на смену обжималкам придут перепалки!»

— Мельхиор! Мельхиор Шалюмо! — услышал маленький человек свое имя с раскатистым «р» и увидел даму, чей силуэт казался пышным из-за обилия лисьих хвостов, украшавших накидку. — Как приятно, что вы среди нас!

Он поднял голову и неприветливо уставился в лицо Ольги Вологды, примы санкт-петербургского балета. Она была выше его сантиметров на тридцать пять. Каре-зеленые глаза, черные как смоль волосы — скорее эффектная, чем хорошенькая.

— Ошибаетесь, Ольга, меня не соизволили пригласить. Однако не уподоблюсь злым феям и как добрый волшебник пожелаю вам всяческих успехов. Да минуют вас невзгоды, вас и новобрачных! Весна благоприятствует союзу двух душ, каковые были бы куда счастливее, избежав знакомства.

Ольга Вологда засмеялась низким, грудным смехом, и Мельхиору захотелось заткнуть ей рот, до того он разозлился. Но еще хуже была улыбка, пришедшая на смену этому приступу веселости: по выражению лица балерины Мельхиор понял, что она испытывает к нему жалость. И медленно выдохнул сквозь зубы. Он мог бы одним словом изменить навсегда ее снисходительное отношение, но вместо этого отвернулся и поприветствовал новобрачную — пухленькую блондинку Марию Бюнь, отныне мадам Аженор Фералес в горе и в радости.

Вспомнив о том, что некогда питал к ней нежные чувства, человечек решил проявить великодушие и не закатывать скандалов.

— Мельхиор, оставайтесь! — еще шире улыбнулась Ольга. — Вас не пригласили по досадному недоразумению!

— Да-да, Мельхиор, присоединяйтесь к нам! — поддержала ее Мария, не обращая внимания на недовольную мину, состроенную мужем. — Мне бы очень этого хотелось!

Но маленький человек уже убрался восвояси.

— Уж не наш ли приятель Чик-Чирик это был? — осведомился подошедший длинноволосый щеголь.

— Он самый, Тони, — ответила Ольга Вологда. — Будем надеяться, он не устроит нам какой-нибудь каверзы в отместку, как те злые феи, что портят людям праздники в сказках.

— Неужто вы боитесь этого недомерка? И что же он сделает — превратит вас в лягушку?

— Кстати, а лягушками нас попотчуют? Обожаю лягушачьи лапки! — заявил пузатый тип с бородой веером.

— Все что угодно, только бы не улитки с лошадиным легким и не петушиный гребень, рубленный со свиной кишкой! — поморщилась подружка невесты, девица в соломенной шляпе с зелеными перьями. Шляпа была похожа на курицу, которая по глупости изготовилась к взлету.

Мельхиор тем временем сидел, скрестив ноги, в увитой плющом беседке перед рестораном и расстреливал камешками отважного дрозда.

«Беру свои слова обратно, о Отец Всемогущий! Да разверзнутся хляби небесные — так ей и надо, этой Марии. Не может отказаться от сладкого, вот и разнесло ее, а ведь когда она выступала в кордебалете, ножки у нее были весьма соблазнительные… И взбрело же ей в голову забросить антраша и заделаться костюмершей, да еще с инспектором сцены спуталась, замуж за него вышла! Аженор Фералес всегда меня презирал. Этот задохлик мнит себя слоном перед моськой, однако же и моська — страшная сила, если в ней зверя разбудить, стоило бы ему об этом задуматься, грубияну несчастному! А какую он рожу скроил, когда Мария попросила меня остаться! Девицы — они все такие, уж я-то знаю. Когда я пробираюсь к ним в раздевалку после занятий танцами и щиплю за разные места, им это нравится. Они, конечно, визжат и куксятся, оперные крысятки, всякий раз, как мне приходит в голову поиграть с ними в кошки-мышки, но Ты не верь их возмущенным воплям, о Всемогущий, — в глубине души каждая из них ждет не дождется, чтобы я с ней пошалил».

Внезапно Мельхиора одолели усталость и отвращение, шумная толпа гостей показалась сборищем призраков, принявших человеческий облик.

— Прожорливые твари! Сейчас всё слопают и не поделятся! Ну ничего, они скоро поплатятся, слышишь, ты, шерсти клок?

Последние его слова были обращены к белке, которая при виде неподвижно сидящего человечка потеряла бдительность и, осмелев, подобралась совсем близко. Беличьи шустрые глазки с любопытством рассматривали круглую голову в темных, едва тронутых сединой кудрях, лицо с редкими морщинками, ямочку на подбородке. И когда Мельхиор вдруг резко вскочил — у зверька чуть инфаркт не случился, хотя ростом человечек оказался не выше десятилетнего ребенка. Белка заполошно метнулась прочь от чудовища, несколькими скачками взобралась на вершину вяза и нервно запрыгала там с ветки на ветку.

Некоторое время Мельхиор рассеянно наблюдал за ее кульбитами. Теплый ветерок колыхал кроны деревьев, поодаль от водопада двое муниципальных служащих жгли выкорчеванные пни, и вскоре ноздрей маленького человека достиг запах дыма. Рыжая шкурка, мелькающая в листве, вдруг обернулась языком пламени, вызвав у него странное ощущение, в котором смешались растерянность и возбуждение.

Огонь уже пожирал костюмы, раскаленные челюсти рвали ткань. Девочка завизжала. Когда Мельхиор подхватил ее на руки, легкую и хрупкую, как соломинка, когда он помчался по узким галереям к старым кухонным помещениям особняка Шуазеля, чувствуя, как трепещет детское сердце возле его груди, неземное блаженство вытеснило страх… Но пламя жарко дышало в затылок, подгоняя. Наконец Мельхиор поставил свою ношу на пол и распахнул дверь черного хода. Теперь они были в безопасности…

Белка проскакала вниз по стволу вяза, порскнула в густую траву рыже-алой молнией. Мельхиор вздрогнул и встряхнулся, пытаясь преодолеть слабость, парализовавшую члены и разум. Нужно было во что бы то ни стало совладать с темной стороной своего существа, подавить агрессию, рвущуюся наружу.

Он подошел к ресторану и заглянул внутрь, сплющив нос о стекло витрины. Рассматривая балерин и костюмерш, человечек тщился вспомнить их прежних, тех молоденьких учениц балетной школы, дразнивших его чувства. Он окинул взглядом Ольгу Вологду и постарался представить, какой она была двадцать лет назад — девочка в вызывающем русском наряде, в расшитой узорами блузке, туго охватившей едва наметившуюся грудь, в розовом трико, облегающем стройные ножки… И пожал плечами, не в силах разглядеть в величественном силуэте того подростка, которым она могла быть. Как жаль, что, взрослея, восхитительные создания превращаются в великанш с непривлекательными округлостями!

Мельхиор со вздохом переключил внимание на мужскую половину сборища и приметил двух завсегдатаев оперного закулисья. Сидя по правую руку от Ольги Вологды, обгладывал куриное крылышко Ламбер Паже. Этот человек играл на бирже, страстно увлекался балетом и бельканто и не пропускал ни одной генеральной репетиции в Опера. Во внешности его было что-то британское — блекло-голубые глаза, аристократическая худоба, рыжие волнистые волосы. Его собрат по увлечению, владелец скобяной лавки Анисэ Бруссар, шумный красномордый волокита, атаковал под столом мыском штиблеты оборки на подоле своей соседки, распутной костюмерши. «Разожрался, толстяк, руки вон уже не опускаются, как будто подмышками по арбузу, а всё туда же», — прокомментировал про себя Мельхиор.