Книга Жизнь во время войны - Люциус Шепард

– Ну и ладно, – сказал он темноте. Но это не помогло. И еще долго, пока он наконец не успокоился и не заснул, Минголла смотрел, как три черные звезды ползут по дверному окошку, тянутся к центру, касаются друг друга и расходятся, никогда ничего не достигая, никогда не покидая границ своей яркой тюрьмы, своей вселенной из комковатого замороженного света.

Глава вторая

Утром Минголла переправился на западный берег и зашагал к авиабазе. Было жарко, но воздух еще хранил остатки свежести, и пот, выступивший на лбу, казался чистым и здоровым. Над грунтовкой висела белая пыль от недавно проехавших машин; он миновал городок и ветку к недостроенному мосту; к дороге вплотную подступали высокие стены леса, оттуда доносились голоса обезьян, насекомых и птиц – резкие звуки поднимали настроение, острее чувствовалась игра мускулов. На полпути к базе ему встретилось шестеро гватемальских солдат: они выволокли из джунглей два трупа и забросили их на капот джипа, где уже лежало два таких же. Подойдя поближе, Минголла рассмотрел голые детские тела с аккуратными дырками в спине. Он собирался пройти мимо, по один солдат – мелкий, как гном, в синем камуфляже и с бронзовым лицом – загородил ему дорогу и потребовал документы. Проверяли их все солдаты сразу, перешептываясь, разворачивая, почесывая затылки. Привычный к таким задержкам, Минголла смотрел не на них, а на мертвых детей.

Тощие, потемневшие от солнца трупы лежали лицами вниз, спутанные волосы бахромой свисали с капота, кожа утыкана комариными укусами, вокруг пулевых отверстий вздувшиеся синяки. Судя по росту, детям было лет по десять, но потом Минголла разглядел у одной девочки отроческой формы ягодицы и прижатые к капоту груди. Стало жутко. Одичавшие дети промышляли на жизнь грабежами и убийствами, а гватемальские солдаты всего лишь выполняли свой долг – их можно сравнить с птицами, что охотятся в носорожьей шкуре за клещами, чтобы американскому исполину не досаждали паразиты. И все же это неправильно – так играючи расстреливать детей.

Солдат вернул Минголле документы. Теперь коротышка улыбался во все зубы, и – возможно, полагая, что укрепляет таким образом гватемалоамериканскую дружбу, возможно, потому, что гордился своей работой, – он подошел к джипу и приподнял за волосы голову девушки, демонстрируя Минголле ее лицо.

– Bandida! – объявил солдат, скорчив страшную рожу.

Лицо девушки не слишком отличалось от его собственного: такой же острый нос и выступающие скулы. На губах блестела свежая кровь, а в центре лба виднелась выцветшая татуировка со свернувшейся кольцом змеей. Глаза были открыты, и. несмотря на мутную пленку, Минголла почувствовал, что связан с этой девушкой, словно откуда-то из-под этих глаз она грустно на него смотрит и все еще умирает, уже пройдя последний рубеж. Но тут из ноздри выполз муравей, уселся на изогнутую красную губу, и глаза стали просто пустыми. Солдат отпустил девушкину голову, намотал на руку волосы другого трупа, но поднять не успел – Минголла отвернулся и зашагал по дороге к авиабазе.

Вдоль посадочной полосы выстроились вертолеты, и, пробираясь между ними, Минголла разглядел тех самых пилотов, которые днем раньше привезли их с Муравьиной Фермы. Они разделись до трусов и шлемов, нацепили бейсбольные рукавицы и теперь перебрасывались мячом, стараясь закинуть его как можно выше. За ними стоял «Сикорский», на крыше сидел механик и возился с кожухом подвески главного винта. Сегодня вид пилотов не расстроил Минголлу, скорее наоборот, эта их нелепость почему-то успокаивала. Игрок промахнулся, и мяч упрыгал к Минголле. Тот подобрал его и швырнул ближайшему, который подскочил чуть не вплотную, остановился и раз-другой вбил мяч в карман рукавицы. Черный шлем и потный мускулистый торс делали его похожим на молодого энергичного мутанта.

– Ну, и как оно? – поинтересовался пилот. – Неважнецкий у тебя вид поутру.

– Да нет, все нормально, – начал было отпираться Минголла. – Хотя, – он улыбнулся, чтобы загладить оправдания,– тебе, конечно, виднее.

Пилот пожал плечами – бодро, видимо желая продемонстрировать хорошее настроение. Минголла кивнул на механика:

– Что-то сломалось, ребята?

– Обычная профилактика. Завтра утром назад. Подбросить?

– Не-а. У меня еще неделя.

Левую руку словно пробило страшноватым разрядом, и она задрожала. Это было очень не вовремя, и Минголла сунул ее в боковой карман. Грязно-оливковая линия бараков передернулась, точно ее вывихнуло, и отодвинулась подальше; вертушки, джипы и солдаты на полосе превратились в игрушки: кусочки милого детского набора «Авиабаза Дяди Сэма». Рука билась о штанину, как больное сердце.

– Ну, я пошел, – сказал Минголла.

– Погоди, – сказал пилот. – Сейчас полегчает.

В словах звучал оттенок уверенного диагноза, и Минголла почти поверил, что пилот знает его судьбу, а заодно и в то, что такие штуки, как судьба, действительно можно знать.

– Ты вчера не врал, старик? – спросил он. – Про шлемы. Про то, что вы знаете будущее.

Пилот стукнул мячом о бетон, поймал его в самой высокой точке и принялся рассматривать. В щитке шлема Минголла видел отражение швов на мяче и названия бренда, но само лицо было спрятано – никакого намека на то, изуродовано оно или нормальное.

– Меня все спрашивают, – сказал пилот. – Больше прикалываются. Но ведь ты не прикалываешься, правда?

– Нет, – сказал Минголла, – я серьезно.

– Ну, – начал пилот, – значит так. Мы тут жужжим где придется на бреющем, а потому видим на земле всякое дерьмо, другим не видно. И взрываем его на хер. Год без малого – и пока что живы. Нехилый результат, чтоб мне провалиться.

Минголла был разочарован.

– Ага. Понятно, – сказал он.

– Ты слушаешь или нет? – рассердился пилот. – Мы ходячее доказательство – вот что я хочу сказать.

– Угу. – Минголла почесал затылок, сочиняя ответ подипломатичнее, но ничего не придумал. – Ладно, до встречи. – И зашагал к военторгу.

– Держись, старик,– прокричал ему вслед пилот. – Вспомнишь мои слова. Все у тебя наладится, и очень скоро.

Столовая при военторге располагалась в просторном, как амбар, здании из некрашеных досок; ее построили совсем недавно, и в воздухе еще стоял запах опилок и клея. Три-четыре десятка столиков, музыкальный ящик, голые стены. За стойкой в дальнем конце зала какой-то капрал с кислой миной и блокнотом в руке пересчитывал бутылки, а Джилби – единственный посетитель столовой – сидел у восточного окна и помешивал кофе. Он морщил лоб, солнечный луч освещал всю его фигуру, отчего можно было подумать, что Божьей благодатью Джилби вдохновлен на духовные искания.

– Где Бейлор? – спросил Минголла, усаживаясь напротив.

– Хрен знает, – ответил Джилби, не отрывая взгляда от чашки. – Придет.

Минголла так и держал левую руку в кармане. Дрожь постепенно стихала, но не так быстро, как хотелось бы, и Минголла боялся, что тряска расползется дальше, как тогда, после атаки. Он выдохнул, чувствуя, как в унисон выходящему воздуху дрожат его нервы. Солнечный луч гудел на шаткой золотой ноте, и это тоже его беспокоило. Галлюцинации. Но тут он заметил жужжавшую на стекле муху.