Книга Город, где умирают тени - Саймон Грин

Джеймс улыбнулся, почувствовав успокоительную беспечность; уверенность росла с каждым шагом. Чувство умиротворения наполнило его вместе с ощущением сопричастности этому месту, бывшему когда-то его домом. Подобное он испытывал впервые. Ведь нельзя же было называть домом безликие жилища и школы, что он сменил за несколько лет, следуя за переезжавшим из города в город отцом? Компании, на которую Джеймс работал, не нравилось, когда люди пускали корни или заводили привязанности вне ведения компании. Она хотела, чтобы о ней думали как о доме родном, о любимой семье, единственной и первостепенной. Сама мысль о нелояльности претила ей. И до тех пор, пока компания держала своих людей в состоянии постоянного движения, что не позволяло им сформировать сторонние привязанности, дела у нее шли хорошо.

Харт улыбнулся, кивнув самому себе. Такие мысли были ему в новинку. Пребывание в Шэдоуз-Фолле прочистило голову, словно глоток кислорода. Он мыслил более ясно, впитывая и постигая то, что прежде ставило его в тупик на протяжении многих лет. Лишь сейчас стало понятно, отчего он повернулся спиной и к этой компании, и к компаниям, ей подобным, и стал журналистом, искателем секретов и скрытой правды. Еще тогда он начал искать скрытую правду в себе самом. Очищение — отличная штука.

Равномерный пыхтящий звук привлек его внимание, и Харт растерянно огляделся в поисках источника. Звук напоминал тарахтенье старомодных газонокосилок, уровень производимого шума которых не соответствовал количеству выполненной работы. Наконец он заметил горстку людей, задравших головы к небу, и тоже посмотрел вверх: высоко над ними медленно полз по небу без единого облачка биплан времен Первой мировой войны. Он-то и был источником шума. Самолетик был ярко-малинового цвета и двигался легко и в то же время с ленцой, его короткие крылья удерживали тонкие стальные распорки и добросовестная работа конструктора. Харт улыбнулся самолетику и хотел было помахать рукой, но, решив, что этим обратит на себя внимание, передумал.

А затем откуда ни возьмись появился второй биплан, цвета вылинявшего хаки с опознавательными знаками Великобритании. Резко, словно хищная птица, он устремился вниз к малиновому биплану, и Харт удивленно раскрыл рот, заслышав треск пулеметной очереди. Малиновый самолетик резко накренился, уклоняясь от атаки. Британский биплан пронесся мимо, а малиновый, развернувшись по дуге невероятно малого радиуса, пристроился точнехонько в хвост противнику. Вновь раздался сухой треск пулеметной очереди, и Харт вздрогнул, увидев, как британский самолет затрясло и как он, отчаянно виляя из стороны в сторону, пытается уйти от стального шквала.

Два самолета то разлетались в стороны, то поочередно взмывали ввысь и пикировали друг на друга, словно ссорящиеся ястребы, и ни один из них не получал преимущества — оба пилота выжимали из своих машин и своего опыта все возможное и даже больше. Бой скорее всего продолжался несколько минут, но Харту показалось, что это длилось не меньше часа; оба самолета, подходя вплотную к гибели и разрушению, в последний мыслимый момент вновь и вновь избегали их. Зачарованный, Харт смотрел, как аэропланы налетали друг на друга, словно японские бойцовые рыбки, захлебываясь яростью и агрессией, атакуя и отважно встречая атаки, падая вместе в отвесном пике и с ревом расходясь в стороны. И совершенно неожиданным был поваливший от британского самолета дым, густой и черный, с вкраплениями ярких искр. Самолет клюнул носом и камнем рухнул вниз, языки пламени лизали кожух двигателя.

Сжав кулаки, Харт наблюдал за падением самолета и до последнего мгновения ждал, что пилот выбросится из него с парашютом. Пилот не выпрыгнул. Харт повернулся к кучке наблюдавших вместе с ним людей.

— Почему он не выпрыгивает? Времени уже почти не осталось — парашют ведь не успеет раскрыться!

Старик с сочувствием взглянул на него, а когда заговорил, в тоне его тихого голоса Харт услышал дружеское расположение:

— Он не может выпрыгнуть, сынок. Это же самолет Первой мировой. Тогда еще не было парашютов. В кабине и для пилота-то места мало, куда уж там парашют.

Харт изумленно уставился на него:

— То есть он…

— Да, сынок. Он погибнет.

Самолет врезался в пологий холм недалеко за городом и взорвался оглушительно и ярко. Харт потрясенно смотрел, как сыплется на землю град осколков. Черный дым потянулся к появившимся в небе облакам. Малиновый биплан, никем больше не атакуемый, гордо набирал высоту. Старик утешительно потрепал Харта по плечу:

— Не принимай так близко к сердцу. Завтра в это же время они опять прилетят сюда на дуэль, и, возможно, на этот раз победит британец — иногда это ему удается.

Харт взглянул на него:

— Выходит, это все не взаправду?

— О, что ты, все достаточно реально. Но умереть в Шэдоуз-Фолле не так-то просто. Сколько живу здесь — помню эту их дуэль. Бог его знает, почему так. — Он простодушно улыбнулся Харту: — А ты приезжий, да?

— Да… — ответил Харт, заставив себя не смотреть туда, где взорвался самолет, и сконцентрироваться на старике. — Да, я только что приехал.

— Так я и думал. Поживешь здесь — насмотришься странностей похитрее, чем эта. Только не давай им терзать свою душу. Здесь и не такое увидишь. Такой вот он, Шэдоуз-Фолл.

Старик кивнул, попрощался и ушел. Остальные из кучки наблюдавших тоже расходились кто куда, тихо и спокойно переговариваясь: все выглядело так буднично… Харт вновь задрал голову — малинового самолетика в небе уже не было. Он медленно побрел дальше, бешено стучавшее сердце только-только начинало успокаиваться.

Харт свернул за угол… и неожиданно для себя оказался на улице Парижа. Он узнал стиль этого города, и язык, и кафе на тротуарах. Никто на него не обращал внимания, хотя он с глупым видом таращился по сторонам, как это делает большинство туристов. Свернув еще раз, он попал в средневековую Европу. По грязной улице беспорядочно сновали животные и люди, последние так галдели все в один голос, что воздух казался плотным от звуков. Ни одного конкретного языка Харт был не в состоянии распознать. Кое-кто подозрительно косился на Харта, когда он проходил мимо, но большинство вежливо кивали. С трудом протащившись по густой грязи до перекрестка, он оставил прошлое за спиной.

Харт миновал дюжину моментов истории, различные места с различными стилями и языками, попадал из дня в ночь и из ночи в день, и всюду, где он проходил, люди улыбались ему, будто спрашивая: «Изумительно, не правда ли? И как забавно!» А Харт кивал, улыбаясь в ответ: «Вы правы, это изумительно!» И почти тут же перенесся в свой мир — мир машин, светофоров и рок-н-ролла, рвущегося из переносных магнитол на плечах подростков. Он шел дальше, но улицы уже не меняли стиля, и он не знал, рад он этому или разочарован.

Придя в парк, Харт присел на деревянную скамейку дать отдых голове и ногам. Двое детишек в футболках с черепашками-ниндзя бросали мяч своей собаке, огромной лохматой зверюге неопределенной породы, с трудом понимавшей правила навязываемой ей игры. Всякий раз она то кидалась в погоню за мячом, то оставалась сидеть, глядя на мальчишек, словно силясь сказать: «Сами бросили мяч — сами за ним и бегите». Собака посмотрела на Харта светлыми смеющимися глазами, вывалив наружу язык. Харт решил, что собака его идентифицировала, Шэдоуз-Фолл играл с ним в игру, и Джеймс не был уверен, хочет ли он принимать ее или нет.