Книга Клятва на мече - Николай Буянов

Георгий задумчиво запустил пальцы себе в бороду. Он всегда делал так, когда был чем-то озадачен. А поскольку с возрастом он не утерял эту мальчишескую и очень важную для ученого способность удивляться и радоваться открытиям, то и борода его, в отличие от волос на голове, все время курчавилась.

– Но самое главное не это, – проговорил Игорь Иванович. И добавил после паузы: – Мне кажется… Нет, я уверен: в этом документе есть ошибка.

– Ты хочешь сказать, что я раскопал подделку? – возмутился Георгий.

– Нет, – отмахнулся Колесников. – Ксилограмма подлинная, в этом нет сомнений. Я имею в виду другое. Этот монах – не убийца. Кто-то, говоря по-современному, его подставил.

Георгий посмотрел с некоторым недоверием:

– Подставил? Ты что же, выудил все это из нашего документа?

Игорь Иванович покачал головой:

– Нет. Видишь ли, он… Он приходил сюда. И даже говорил со мной.

– Да кто, черт возьми?

– Монах.

– Мертвый, что ли? – спросил Гоги не то с иронией, не то с ужасом.

– Почему мертвый. Очень даже живой. И – такое впечатление – испуганный. Он же почти ребенок по нашим меркам…

Мостовая была выложена старым булыжником и сначала полого, затем все круче скатывалась к реке, к старому деревянному причалу, которым, конечно, сто лет как никто не пользовался.

Аленка сама не заметила, как попала на эту улицу. Вернее, в эту часть города. Шла-шла, не разбирая асфальтовой дороги, мимо стандартных серых панельных девятиэтажек, и вдруг асфальт с бетоном кончился.

Дома здесь в большинстве были в два этажа: нижний каменный, верхний деревянный, с резными наличниками на окнах, похожими на огромные, навсегда застывшие снежинки, и двускатными коричневыми крышами. Там, на разогретых солнцем крышах, нежились кошки, свесив вниз передние лапы, и, сощурившись, наблюдали за прохожими. В одном окне с геранью Аленка заметила толстую неряшливую тетку и фыркнула. Тетка по-деревенски откровенно ее разглядывала. Аленка показала язык и рассмеялась, вспомнив, что на ней – мини-юбка и бежевая маечка с иностранной надписью и большим вырезом. В центре, в «цивилизации» (мамино выражение), такой наряд выглядел бы естественно, а тут… Не столица. Эх, сесть бы сейчас на скорый, рвануть бы туда, в толчею, шум, гам. Забыть хоть ненадолго о семейных скандалах (так и видится: мама с раскрасневшимся в истерике злым лицом, отец пытается что-то робко возразить, но его ставят на место одним движением бровей), о самодовольном тренере-гимнасте Диме… «Что я в нем нашла, дура? Физиономия слащавая, усики как у Гитлера над безвольным подбородком…»

– А где ты живешь?

– Тут, неподалеку. Две остановки.

– Ты меня никогда к себе не приглашал. А я жуть какая любопытная. Все придумываю себе твою квартиру. Наверно, этакая романтическая берлога. Медвежья шкура на полу, кубки в шкафах… Да? А ружье у тебя на стене висит?

– Не выдумывай. Зачем мне ружье?

– Так ты меня приглашаешь?

Он виновато вздохнул:

– Извини, Ленок, сегодня никак. Вовку надо забрать из садика.

Сердце скакнуло. Вот ведь, подумала, какой он! Сына один воспитывает. Заботится, ночей не спит. Дома, конечно, кавардак, поэтому и не приглашает, стесняется. «Значит, так. Перво-наперво сделаю уборку, сварю борщ (путь к сердцу мужчины…) Вот блин, как же его варят-то, борщ этот? Ну ладно, пожарю картошку, тоже сойдет».

– А твоя жена, мама Вовки, она что… Умерла? Прости, пожалуйста.

– Типун тебе, – удивился Дмитрий. – Жива-здорова, слава богу.

– Значит, ушла от вас? Ну, раз ты в садик, а не она…

– Валя сегодня в парикмахерской. Очередь заняла и позвонила мне, что не успевает.

Тренькнуло девичье сердце и разбилось.

– А она… Знает про нас?

– Ничего не знает, – резко сказал Дима. – И я надеюсь, ты болтать не будешь.

– Ты не говорил, что женат.

– Что холост, тоже не говорил. Мы с тобой вообще этой темы не касались.

Она помотала головой, словно отгоняя назойливую муху. Вот еще, переживать из-за всякого. В мужчине главное – не мышцы. И уж точно не умение сносно вертеться на перекладине… А что главное – она и сама не знала. Деньги? Коттедж, иномарка? Не хочется так думать (пусть обзывают старорежимной дурой). Дело… Это – может быть. Настоящее дело, не перепродажа шоколадок и «памперсов», а такое, чтобы захватывало целиком, без остатка. Как у папы. С одним дополнением: чтобы это приносило доход – чтобы и дом, и счет в банке, и иномарка…

Она ощутила на себе взгляд неожиданно, будто шла по льду и вдруг с треском провалилась в полынью. Одному было лет двадцать пять – бритый «качок» с золотозубой ухмылкой и наколкой на левом запястье. Косит под уголовника. Второй был чуть помоложе и похлипче, но видно, что Хозяин. Несмотря на жару, одет в модный малиновый пиджак, черные замшевые брюки, белую рубашку с воротником-стоечкой. Лицо чуть вытянуто книзу, словно морковка, глаза прячутся за традиционными черными очками в золотой оправе.

Он сидел в роскошном сером «мерcе», свесив ноги на тротуар. Распахнутая дверца услужливо загораживала Аленке дорогу.

– В такой глуши, – лениво проговорил Хозяйчик (так она его окрестила), – и такое прелестное создание. Ну и куда мы без мамки?

Аленка попыталась обойти машину, но наткнулась на улыбающегося «качка».

– Вам чего? – глупо спросила она.

– Да ничего. Ехали мимо, увидели девочку, решили малость покатать. Ну и еще кое-что. Как, не против?

– Против. Я домой иду.

Боже, пронеслось в голове, как глупо. Наверно, она выглядит полной идиоткой – в греческих босоножках, майке с надписью, короткой юбочке (папка именует ее широким ремнем). Закричать? Аленка оглянулась. Улица была пуста, только в самом ее конце медленно шел – руки в карманы – какой-то хлипкий мужичок в клетчатой рубашке. Даже тетка в окне исчезла и шторку за собой задвинула, чтобы ни щелочки: не дай бог попадешь в свидетели…

– Ну, дом может и подождать, – улыбнулся тот, в «мерее». – А вот я уже истосковался. Ты сколько в час берешь?

– Я не проститутка.

– Да что ты? – удивился он. – А выглядишь точно профессионалкой.

– Отвяжитесь.

– Еще и грубит. Мишка, как она на твой вкус?

– Худа больно. На диете, что ли?

– А по мне – в самый раз. Давай-ка ее в машину.

«Тут тебе и иномарка, – запоздало подумала она, – и кофе, и какао с чаем». Голова сразу сделалась пустой и звонкой, как колокол, ноги предательски обмякли. Сил хватило, только чтобы отскочить, когда «качок» протянул руку. Вроде бы она отскочила далеко, но рука с наколкой вдруг волшебным образом вытянулась и схватила за плечо.