Книга Пятьсот лет спустя - Стивен Браст

– Что я могу сказать, сир?

– Именно.

– Прошу прощения вашего величества, но я не понимаю вопроса, который имел честь услышать.

– Вы делаете вид, будто не понимаете, о чем мы говорим?

Лицо Кааврена осталось совершенно невозмутимым.

– Заверяю ваше величество, не имею ни малейшего представления.

– Вы стояли у самой двери, а стены здесь такие тонкие, что я слышу, когда кто-нибудь проходит мимо; я даже слышу, как вы объясняете своим мягким голосом, который до сих пор выдает, откуда вы родом, что комната занята. Так почему же вы не знаете, о чем говорят внутри?

– Сир, быть может, это из-за того, что я научил свои уши не слышать вещей, которые их не касаются.

– У вас весьма покладистые уши.

– Вполне возможно, сир. В любом случае они благодарят ваше величество за то, что вы снизошли их заметить. – Свои последние слова Кааврен сопроводил легким поклоном.

Тортаалик издал звук, который точно воспроизвести не под силу историку, но надо думать, это было нечто среднее между фырканьем и хмыканьем. Затем он заявил:

– Значит, не знаете, о чем мы разговаривали?

– Заверяю ваше величество...

– И вы готовы повторить свои слова, стоя под Орбом?

Впервые выражение лица Кааврена изменилось – в его глазах сверкнуло что-то похожее на гнев.

– Я уже давал показания под Орбом.

– Ах вот как, – протянул император. – Вы уже подвергались этой процедуре?

– Имел такую честь, – кивнул Кааврен.

– Кажется, я припоминаю обстоятельства дела, – медленно проговорил император. – Речь шла об обвинении в убийстве, не правда ли?

– Обвинении, сир, которое Орб с меня снял.

– Да, да. И о заговоре, что вы раскрыли, а также о договоре с людьми Востока, заключенном благодаря вашим стараниям.

Кааврен поклонился.

– И с тех пор, – продолжал его величество, – вы участвовали в восьми или десяти кампаниях? А во время отступления в районе озера Наблюдателя прославились, обеспечивая прикрытие основных сил?

– Прославился, сир? Не знал...

– Что нам известно о ваших действиях после того, как бригадир Г'ерет был ранен? Бригадир все видел и остался вами доволен, о чем и доложил мне в самых восторженных словах. Он рассказал о придуманной вами замечательной военной хитрости, которая позволила ему добраться до... до...

– Брикерстауна, сир.

– Да, да, Брикерстауна. Так что весьма наслышан о вас, уж поверьте.

– Сир, я...

– Г'ерету становится все труднее выполнять свои обязанности, а я вынужден подумать о том, кому передать его должность. Ну, лейтенант?

– Сир, я не знаю, что сказать. – Кааврен произнес эту реплику – как и все предыдущие – без малейших эмоций или изменения интонации.

– Вам нужно, лейтенант, лишь ответить на мои вопросы. Заверяю, вам ничего не грозит.

– Вопросы, сир?

– Пойдемте, проводите меня.

Кааврен поклонился, и они направились к Залу окон, продолжению Императорского крыла, которое выходило из дворца на пять сторон (включая верх и низ), где его величество часто обедал, если не возникало необходимости устраивать какой-нибудь торжественный прием. Пока они не торопясь шли по коридору, император спросил:

– Вы ведь военный человек, господин Кааврен?

– Да, сир.

– Ну и что вы, как человек военный, думаете о состоянии дел в Империи и о предстоящей в ближайший месяц Встрече провинций?

– Что я думаю, сир, о состоянии дел в Империи и Встрече провинций?

– Да, меня интересует ваше мнение.

– Мое мнение, сир?

– Вот именно.

– Сир, мы можем их всех арестовать.

Его величество, лишившись дара речи, остановился и посмотрел на Кааврена. Через несколько мгновений, однако, он снова зашагал дальше.

– Значит, вы самым серьезным образом советуете мне арестовать всех наследников и делегатов?

– Я, сир? Ни в коем случае.

– А что же вы мне предложили секунду назад?

– Прошу прощения вашего величества, но у меня не было подобных намерений.

– А что тогда вы имели в виду, когда сказали – мы можем их арестовать?

– Только то, что мы в состоянии их арестовать, сир. Более того, у нас не возникнет при этом никаких проблем. Разве вот герцог Истменсуотч может оказать сопротивление, но я уверен...

– По-прежнему не понимаю. Если вы не советуете мне их арестовать, то что же вы предлагаете?

– Сир? Я отвечаю на вопрос вашего величества. Вы оказали мне честь, спросив, что я, как человек военный, думаю о приближающейся встрече. И как человек военный – а именно такими были слова вашего величества – я сразу обратился к военным проблемам. Кроме того, припоминаю, что вы, ваше величество, однажды уже приказали арестовать по крайней мере одного из них, и я имел честь лично произвести арест ее высочества принцессы Бендбрукской из Дома Тиасы...

– Автора пьесы, в которой я выведен как какой-то шут! На счастье, я проявил милосердие, иначе не сносить бы ей головы и, конечно, она не смогла бы принять участие в предстоящей встрече.

– Именно эту леди, сир, я имел в виду. А еще вы приказали сжечь памфлеты, написанные лордом Хеймелом, одним из делегатов от Дома Ястреба...

– Да, клянусь Орбом! И, не колеблясь, поступил бы так снова! Он предлагал положить конец продажам судейским должностей, что само по себе достаточно разумно, но его идея о том, что каждый Дом должен выдвинуть своих собственных судей, обязательно вызвала бы восстание иоричей. Мало того, он хотел, чтобы назначение судей подтверждалось – кем бы вы думали... Мной? Ни в коей мере! Советом принцев и анонимно! Получается, слова императора недостаточно! Ему тоже повезло, что он не стал короче на голову!

– Да, сир. А вспомните леди Айронн, представительницу Дома Орки, вы приказали арестовать ее несколько лет назад, когда она...

– ... Публично обсуждала вопросы моей личной жизни, причем в таких выражениях, какие ни один порядочный человек не станет терпеть. А потом отказалась принести извинения. И тогда я пожалел, что с нами нет старого лорда Гарланда, который выследил бы ее и заставил принародно покаяться или принес бы ее печень. А вместо этого мне пришлось прибегнуть к своей власти, что и привело леди Айронн на эшафот.

– Так я и воспринял вопрос вашего величества.

Некоторое время император молчал, и неприятно покрасневший Орб постепенно приобрел более спокойный цвет.

– Однако я имел в виду совсем иное, – наконец заявил его величество.