Книга Свиданий не будет - Фридрих Незнанский

– А у меня, как надеюсь, все было в порядке?

– Конечно, слава Богу. Вы не думайте, Володю я на лестнице оставляла, Зенон Абелевич с электриками ходил, смотрел, как они выключателями щелкают, и я рядом.

– Это правильно. А все же: скажите, пожалуйста, Анна Савельевна, подробнее, как они проверяли выключатели в моей квартире?

– А что-то не так?

– Нет-нет, все так, просто ведь вы, наверное, видели, у меня телефон с автоответчиком и прочими наворотами, факс, компьютер… Все это нежнее, чем холодильник, и вроде бы кое-что у меня записалось плохо, пока я ездил.

– Я же и говорю: свет погас. А ребята аккуратные, да еще под нашим с Зеноном Абелевичем приглядом. Володя, как сказала, на площадке. Я дверь отперла. Вошли. Заглянули в комнаты. Ребята, кстати, хотели вилки из штепселей вытащить – ну, от всей электроники вашей, но я не разрешила. Поскольку никакого пожара нет, то и трогать не следует. Но они все равно велели вам сказать – как же это я забыла?! – что, когда уезжаете куда-то, все электроприборы отключайте. От греха подальше!

– Понятно. Отключу. А в компьютер они не лазали?

– Разве позволила бы? Потом на кухню прошли, там они тоже всю вашу электронику осмотрели, но и на кухне все в порядке было.

– Даже микроволновая печь?

– Неужели не работает?

– Работает! Просто, видно, ребята эти – основательные очень. Они адреска не оставили?

– Что-то я в толк никак не возьму, Юрий Петрович, – заволновалась домоуправительница. – Неужели дома у вас все же что-то пропало?

«Лучше бы пропало», – подумал Гордеев, но при этом сказал совсем иное:

– Я, Анна Савельевна, попросту удивляюсь, насколько добросовестны эти электрики! Из государственной организации и молодые, как вы говорите (хотя про возраст визитеров собеседница мало что сообщила). Удивляюсь и при этом интересуюсь уже: хочу небольшой ремонт сделать, кое-что из электроники моей поудобнее переставить, чтобы эти самые электромагнитные поля подальше от меня находились. И если эти ребята толковые, я бы их пригласил…

– Толковые, толковые, даже на щитке пощелкали рубильниками, а нас с Зеноном Абелевичем заставили все лампы включать – мало ли что!

– И гриль проверили?

– Да, что-то они там крутили. И гриль, и этот ваш… тостер, что ли?

– Ростер.

– Да я в них не понимаю…

– А обед они для пробы не захотели приготовить? – почти сорвался Гордеев.

– Вот зря вы смеетесь, Юрий Петрович. Мы кроме вашей еще в три квартиры входили, и всюду они тщательно… У Епифанцевых, например, видеомагнитофон на запись был настроен, так они кассету на всякий случай вытащили, а у Ардатовых стиральную машину обесточили и воду перекрыли.

– И у меня воду проверяли?

– Обязательно. Мне даже показалось, что один из них где-то офицером служил. Сейчас сами знаете, как бывает, демобилизовали без пенсии – и отправляйся, куда хочешь. Очень обстоятельные.

– Ну, хорошо. А по телефону они никуда не звонили?.. А то у меня там какие-то номера непонятные в запоминающем устройстве остались.

– Нет-нет. Никуда не звонили. Может, это что-то нарушилось, когда свет отключался?

– Вероятно. Но все же связаться с ними как-то можно? Вот вернусь из командировки, и все равно никуда от ремонта не деться…

– Думаю, вполне можно. Аварийку Михаил Кондратьевич вызывал, я у него спрошу…

Михаилом Кондратьевичем она величала своего добровольного помощника – доцента-пенсионера, преподававшего многие годы историю КПСС, а теперь восстанавливавшего недостаток общения за счет работы на благо дома, хотя порой Гордееву казалось, что он находится при Анне Савельевне не только по хозяйственным, но и по более лирическим причинам. Говорили, что жена покинула экс-доцента лет десять назад, дети выросли, и он имел полное моральное право делать новые попытки по устройству личной жизни. Гордеев уважал Михаила Кондратьевича за въедливость, но по этой же причине держался от него подальше: профессиональный лектор не мог удержаться, чтобы не вовлечь любого собеседника в обсуждение политических проблем. Особенно радовался он, обнаружив, что с его точкой зрения не соглашаются. А точка зрения у него на политику всегда определялась передовицей газеты «Правда», некогда выходившей семь раз в неделю; теперь же, когда «Правда» стала размножаться делением и возникла даже «Правда-5», Михаил Кондратьевич стал страстным читателем не только всех этих «Правд», но и тех газет, которые гордо именовали себя патриотическими. «Сейчас я вас распропагандирую!» – восклицал Михаил Кондратьевич и начинал свою атаку всегда с одной и той же фразы: «Согласитесь, что идея коммунизма сама по себе прекрасна, вот только воплотить ее как следует пока не удалось!» После такого вступления даже самые говорливые оппоненты ветерана политпросвещения чувствовали некоторые неполадки в речевом аппарате. Старался попросить пардону уже в начале подобных дискуссий и Гордеев.

Однако он мог быть уверен, что Михаил Кондратьевич точно помнил, кому он звонил и с кем разговаривал.

Попрощавшись с Анной Савельевной и условившись, что он еще заглянет к ней до отъезда, Гордеев отправился домой.

Было ясно, что во время столь тщательного осмотра электроаппаратуры и проводки в его квартире можно было подложить не только пакетик с кокаином, но, пожалуй, и посерьезнее вещички.

«Они», как можно предположить, этого пока не сделали.

И на том спасибо.

Глава 4. И ВСЮДУ СТРАСТИ РОКОВЫЕ…

Тогда исполнилось гордое сердце девушки гневом, и она решила отомстить.

Братья Гримм. Шестеро слуг

Прежде чем записать коротко то, что он узнал от Анны Савельевны, Гордеев проверил автоответчик телефона. И не зря: оказалось, ему звонила Лида.

Сессию она сдала (радости в голосе не слышалось) и была готова лететь в Булавинск. Спрашивала: не передумал ли он, Юрий Петрович? И если не передумал, просила позвонить ей домой после трех дня.

Гордеев не передумал. Более того, события последних часов вызвали у него хорошо знакомое ощущение, которое он однажды стал называть рабочей злостью. И даже составил в связи с этом небольшое теоретическое пояснение. Злость сама по себе, трактовал Гордеев, качество скверное, глупое а, может, и мерзкое. Нельзя злиться на стечение обстоятельств, на прихоти или какие-то черты характера людей, которые тебя окружают, не следует злиться на явления вообще, если они тебя прямо не касаются, а лишь не нравятся почему-то. Однако, если покушаются на то, что составляет твой образ жизни, твою суверенность, твое достоинство, не только можно, но и должно разозлиться. Разозлиться – и уж врезать так врезать. Чтобы раз и навсегда отвадить. Но врезать не грубо, а красиво и сильно. Как и положено человеку его интеллектуальной профессии.

Вот такое состояние подготовки к самозащите-возмездию и называл Гордеев рабочей злостью. Он ощущал его приход мгновенно по тому, что начинало казаться: внутри, правее и глубже сердца, появлялась небольшая, но очень тугая пружина, и пружина эта словно поднимала тело над землей, лишала его ощущения веса и вместе с тем приводила в готовность к любым, самым сложным делам – ради того, чтобы после завершения дела вновь вернуться во вполне им, Юрием Петровичем Гордеевым, заслуженное состояние молодой жизнерадостности и разнообразных желаний, серьезных и не очень.