Книга Один день Аркадия Давидовича - Дмитрий Черкасов

Крысюк оглянулся через правое плечо и посмотрел на Тулипа с Комбижириком, занятых установкой длинной лестницы к ограждающей территорию зоопарка стене.

Миссия переговорщика с группой бритоголовых товарищей младшего лейтенанта тяготила.

Своим правоохранительным сознанием, серьезно ограниченным рамками полученного в Школе Милиции образования, Крысюк понимал, что избавиться от собравшихся у ворот зоопарка братков не представляется возможным.

На ружья у конкретных пацанов явно имелись все необходимые документы, на всякий случай в одном из джипов сидел известнейший питерский адвокат Сулик Абрамович Волосатый, готовый в любой момент прийти на помощь своим гориллоподобным «доверителям», буде какому-нибудь излишне туповатому менту взбредет в буйную головушку начать разгонять «мирное собрание законопослушных граждан», а неподалеку уже устанавливали штативы телекамер прибывшие на место происшествия корреспонденты и операторы нескольких телеканалов, включая местное отделение РТР.

– Это... Может, чем помочь надо? – мучительные раздумья Крысюка трансформировались наконец в законченное предложение.

Ортопед поглядел на пятерых застывших у двух «козлов»[21]пэпээсников и прищурился:

– А чё...

– Не надо, – Кабаныч перебил товарища и отрицательно помотал головой. – От них, блин, проку, как от холодного паяльника... Они ж палить по кошакам начнут. Знаю я их мусорские примочки...

– А вы разве не будете? – удивился младший лейтенант.

– Мы? – хмыкнул Кабаныч, отстегивавший по десятку штук баксов в месяц на содержание нескольких приютов для бездомных животных и как-то раз до полусмерти избивший депутата ЗАКСа[22], выступившего с проектом об ужесточении правил содержания зверья в Северной столице. – Ты, блин, соображаешь, чё говоришь?

– Да я подумал... – Крысюк потупился.

– Меньше думай, – наставительно рыкнул Циолковский, у которого дома жил привезенный из Африки гепард. – И вообще, иди и не отсвечивай...

– Но нам же надо что-то делать! – в отчаянии взвыл младший лейтенант.

– Ладно, проследи за тем, чтобы никто через стену не полез, когда мы там будем, – милостиво разрешил Кабаныч. – И спасателей встреть, если они, блин, приедут...

– Не приедут, – Крысюк горестно развел руками. – У них оборудования для отлова тигров нету...

– Нету – так нету, – Садист махнул рукой. – Всё, топай, паря, к своим и не мешай...

Младший лейтенант поплелся к УАЗикам.

– Зря ты его прогнал, – заявил Ортопед. – Можно было, блин, пушки отобрать и как живцов запустить... Вон, Циолковский же говорил, что кошки днем плохо вблизи видят. Пока б, блин, одного драли, мы б сзади и навалились...

– И так справимся, – подвел итог хмурый Кабаныч.

* * *

Штукеншнайдер обошел птичью секцию по периметру и обнаружил трубу вентиляции, которая, в принципе, могла послужить для того, чтобы взобраться по ней на крышу и оттуда обозреть окрестности в целях обнаружения полосатых хищников.

Однако смущал диаметр трубы, несколько не подходящий под габариты обоих братков.

– Застрянем на фиг, – Аркадий согласился с приятелем, припомнив происшедший на его глазах случай...

История случилась во времена службной командировки сержанта Клюгенштейна в одну из воинских частей, расположенную в Литве.

Танковый полк, стоящий в одном гарнизоне с тем, куда Глюк со товарищи привезли какое-то электронное оборудование, с завидной регулярностью проводил занятия по подводному вождению. Для этого на танкодроме имелся пруд шириной метров семьдесят. Танки заезжали в него, скрывались под водой и выезжали на другом берегу. В целях эвакуации заглохшего или застрявшего под водой танка на берегу дежурил экипаж из эваковзвода: танковый тягач – тот же Т-72[23], только без башни, командир эваковзвода – матерый хохол-прапорщик, и механик-водитель тягача – представитель солнечного Узбекистана.

Пока танкисты совершенствовали свою боевую выучку, «спасатели», ввиду отсутствия нештатной ситуации, какое-то время скучали, а потом, следуя известному принципу «солдат спит – служба идет», выбрав подходящее положение, погружались в сон.

В тот день прапор уснул на травке рядом с тягачом, а механик, помучавшись на своем месте за рычагами, обалдел от жары внутри стального корпуса и пошел искать более прохладное место. А на тягаче была закреплена труба для подачи воздуха и эвакуации экипажа, длиной около пяти метров, диаметром примерно в полметра.

Узбек проявил недюжинную солдатскую смекалку – открутил трубу от тягача, скинул на землю, откатил в ямку за тягач, спасаясь от прямых солнечных лучей, и забрался в нее, где и кинулся в объятия Морфея, продуваемый насквозь приятным ветерком.

Занятия прошли без ЧП, и прозвучал ревун, приглашая всех вернуться в расположение части.

Прапор оторвал от земли раскаленную солнышком голову, покричал своего узбека, но тот уснул настолько крепко, что не слышал отца-командира. Прапор, зная, что его подчиненный особой дисциплинированностью не отличался, решил, что тот ушел в казарму самостоятельно, и, вспоминая незлым тихим словом его маму и прочую узбекскую родню, залез за рычаги сам, почему-то не обратив внимания на отсутствие трубы на тягаче.

Взревел двигатель, прапор лихо развернул машину на одном месте, и дикий узбекский крик, заглушая рев дизеля, достиг командирского уха.

Прапорщик насторожился, заглушил машину и вылез осмотреться.

Картина ему открылась не очень веселая: разворачивая тягач, он наехал одной гусеницей на валявшуюся рядом трубу, которая загнулась под значительным углом, зажав посередине смуглое узбекское тело.

Убедившись, что тело еще живо, причем еще способно материться на русском и родном языке, прапор потребовал немедленно покинуть трубу. Но покинуть оную тело не то что бы отказывалось, а просто не могло, поскольку оказалось намертво зажато в области своего пузца, о чем и доложило командиру голосом.

Со скорбным выражением лица прапор пошел докладывать о случившемся.

Вскоре собрался консилиум, начиная от командира полка и заканчивая сержантом-санинструктором.