Книга Похороны месье Буве - Жорж Сименон

— Буду держать вас в курсе, мэтр. Ведь мне предстоит иметь дело с вами?

— Так будет проще. Я собирался уехать в отпуск, но пока отправил к морю жену с детьми. Сам я приеду позднее. Дело неотложное…

— Понимаю.

Посетители ушли, не вполне удовлетворенные разговором, и Ригаль твердо решил не оставлять полицейского начальника в покое.

Не откладывая дела в долгий ящик, он повел миссис Марш на улицу Реомюра, в редакцию газеты, напечатавшей накануне фотоснимок месье Буве, лежащего среди разбросанных картинок.

— Доложите обо мне главному редактору. Скажите, что я у меня есть для него сенсационная новость.

Он вытащил из портфеля визитную карточку с золотым тиснением, быстрым взглядом убедился, что его клиентка в прекрасной форме.

— Как можно меньше упоминайте о Конго, зато расскажите побольше о вашей жизни в Южной Америке. Не забудьте про пятьдесят костюмов, камердинера и прочие впечатляющие детали.

— Садитесь, месье Бопер.

Это был единственный инспектор на набережной Орфевр, которого никогда не называли просто по фамилии, всегда прибавляли «месье», — быть может, причиной тому был почтенный возраст и особое уважение, которое внушал старый служака, обремененный множеством обязанностей.

Он был во всем черном, это в августе-то, наверное, снова носил траур или просто донашивал костюм, приобретенный по случаю предыдущего.

Он настолько привык вести «расследования в семейных интересах», что невозможно было и мысли допустить, чтобы поручать дела такого рода кому-нибудь еще.

— Некий Рене Буве умер вчера утром, на набережной, у лотков букинистов.

— Я видел фотографию в газете.

— Оказалось, что это никакой не Буве, а Марш, американец, который провел часть жизни, управляя золотым прииском в Конго.

Бопер не шевельнулся, продолжая посасывать пальмовый леденец. Он не курил, не пил, только целыми днями сосал эти леденцы, отчего его длинные зубы пожелтели, как у старой лошади.

— Наведайтесь в мэрию Пятого округа. Дознание велось местной полицией.

— Понял, господин начальник.

— У него жена в Париже, некая миссис Марш, она живет в отеле «Наполеон». Есть еще и дочь, та замужем за неким Франком Жерве, не знаю его адреса.

— Понятно.

Бопер удалился с мрачным видом, зашел в кабинет инспекторов забрать свою черную соломенную шляпу и вскоре вышел на залитую солнцем набережную, похожий на огромного ворона.

Бопер, наверно, больше всех других коллег ходил пешком, такси он не признавал из-за дороговизны, автобусов по возможности избегал, а в метро спускался только в случае крайне необходимости.

Он шел, не удостаивая взглядом ни уличные кафе на бульваре Сен-Мишель, ни цветочниц, ни встречных женщин в легких светлых платьях.

В мэрии Пятого округа на площади у Пантеона было темно и прохладно. Он все тут знал, как свои пять пальцев и не нуждался в красных и черных стрелках-указателях, чтобы найти различные службы. Не утруждая служащих, он сам таскал тяжелые черные гроссбухи, где регистрировались акты гражданского состояния.

Бове-Мартен… Бувар… Буве. Буве Альбер… Буве Арман… Буве М… Буве И… Буве Рене…

Бопер был человеком спокойным и обстоятельным. Его сын служил в армии сержантом. Дочь была замужем. Сам он владел домиком в Пюто.

Чтобы получить удостоверение личности, гражданин Буве, Рене Юбер Эмиль, предъявил выписку о регистрации рождения, подписанную секретарем мэрии Вимилля, в Па-де-Кале, в котором его отцом был указан Буве Жан, земледелец, а матерью — Мария Эрнестина Мерее, без профессии.

Мэрия Пятого округа не выдавала ему продовольственных карточек ни в 1940, ни в 1941, ни в 1942 и 1943–м, а выдала только в 1944–м, когда Рене Буве возвратился из Ланжака, через Сарла, департамента Дордонь.

Был уже полдень, когда Бопер, ни разу не прервавший работы, чтобы передохнуть или выпить хотя бы стакан воды, вошел в белый дом на набережной Турнель, не полюбопытствовав даже бросить взгляд на запертые ставни на третьем этаже, за которыми месье Буве покоился в такой тишине, что даже полет одинокой мухи показался бы страшным шумом.

Он вошел в каморку консьержки без приглашения, но вежливо снял шляпу и присел на один из стульев эпохи Генриха II, пока мадам Жанна, уже знавшая, чего следует ожидать, усаживалась по другую сторону стола.

— Говорите не слишком громко. Мой муж спит. Он работает по ночам.

Он знаком показал, что понял, и беседа протекала шепотом, так что снаружи их легко было принять за двух рыбок в аквариуме, не хватало только пузырей изо рта.

Бопер перекусил в столовой возле Шатле, где у него была своя салфетка в отдельном ящичке. Потом вернулся на рабочее место и заказал разговор с мэрией Вимилля.

Немногим позже трех часов тамошний секретарь, который был одновременно и учителем, сообщил ему, что Рене Буве два года назад умер в Индокитае, где проживал уже сорок лет, лишь изредка наезжая во Францию.

— Когда вы в последний раз выдавали ему выписку о регистрации рождения?

Секретарь-учитель пошел в контору, из окон которой, наверное, было видно море, а ученики подняли страшный шум, пользуясь его отсутствием.

— В тысяча девятьсот тридцать девятом году Буве запросил у нас выписку из Парижа письмом, и, как положено, мы выслали ее в двух экземплярах.

Это было время, когда ввели обязательное удостоверение личности. До этого человек мог не иметь его вовсе.

— Вы уверены, что он умер два года назад?

— Мы получили из Сайгона свидетельство о смерти ровно полтора года назад. Впрочем, наследников в наших краях у него не объявилось.

— Благодарю вас.

Газета уже вышла в свет и продавалась по городу, с той же самой фотографией Буве, поменьше, чем в прежнем выпуске, но в сопровождении длинной статьи: «Тайна американского миллионера».

В пять часов перед белым домом на набережной Турнель остановилось такси, и из него вышла взволнованная пара. Мадам Жанна холодным и подозрительным взглядом следила за тем, как они пересекают тротуар.

Эти, конечно, тоже пришли отобрать ее покойника.

3

Она опередила посетителей и, поджав губы, ждала их в дверях.

Это, безусловно, была самая элегантная пара из всех, когда-либо переступавших порог этого дома. Оба словно сошли с экрана или вышли из ресторана на Елисейских Полях.

Женщина с темными, почти черными волосами была в шелковом костюме кремового цвета, на котором ярко-красным пятном выделялась дамская сумочка. Такая же красная, как ее губы, так и горевшие на матово-бледном лице.

Мужчина предоставил говорить ей. Она поколебалась, похлопала длинными ресницами, скорее всего искусственными. Как и все прочие, она сперва неловко помахала газетой, которую держала в руке.