Книга Самая темная дорога - Гай Гэвриэл Кей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Под куполом смолкло пение. Из коридоров послышался топот бегущих ног. Джаэль изо всех сил прижимала к себе девочку: Лила так металась, что Верховная жрица всерьез опасалась, что она поранится.
— Что это? Что случилось?
Она подняла глаза и увидела в дверях Шарру.
— Сражение, — с трудом выдохнула Джаэль, стараясь удержать Лилу, ее собственное тело сотрясалось от рыданий девочки. — Охота. Оуин. Она настроена на…
И тут они услышали голос:
— Вложи в ножны свой меч, Небесный король! Я приказываю тебе!
Казалось, он прозвучал ниоткуда и отовсюду, заполнил всю комнату, чистый, холодный, не допускающий неповиновения.
Дикие рывки Лилы прекратились. Она неподвижно лежала в объятиях Джаэль. Они все застыли: трое в комнате и те, кто собрался в коридоре. Ждали. Джаэль обнаружила, что ей трудно дышать. Руки ее слепо, машинально гладили волосы Лилы. Платье девочки насквозь пропиталось потом.
— Что это? — прошептала Шарра. В тишине шепот прозвучал громко. — Кто это сказал?
Джаэль почувствовала, как Лила судорожно вздохнула. Девочка снова подняла голову. Ей ведь всего пятнадцать лет, подумала Джаэль, всего пятнадцать. Все ее лицо было в пятнах, волосы безнадежно спутались. Она сказала:
— Это была Кинуин. Это была Кинуин, Верховная жрица. — В ее голосе звучало изумление. Детское изумление.
— Сама Кинуин? — Это снова спросила Шарра. Джаэль взглянула на принцессу, которая, несмотря на свою молодость, была воспитана, чтобы править, и поэтому, очевидно, знала ограничения, наложенные Великим Ткачом на Богов.
Лила повернулась к Шарре. Взгляд ее прояснился. Она кивнула.
— Это был ее собственный голос.
Джаэль покачала головой. Она знала, что ревнивые Боги и Богини потребуют за это плату. Но это, разумеется, уже далеко за пределами ее сил. А вот кое-что другое в ее силах.
— Лила, это грозит тебе опасностью, — сказала она. — Дикая Охота самая неуправляемая из всех магических сил. Ты должна попытаться разорвать связь с Финном, девочка. Это грозит смертью.
У нее тоже была власть, и она знала, когда ее голос становился не только ее собственным голосом. Она была Верховной жрицей и находилась в Храме Даны.
Лила подняла на нее глаза, все еще стоя на коленях. Джаэль машинально протянула руку и отвела прядку волос с бледного лица девочки.
— Не могу, — тихо ответила Лила. Ее слышала только Шарра, которая стояла ближе всех. — Я не могу ее разорвать. Но это уже не имеет значения. Их больше никогда не позовут, не посмеют: их невозможно будет снова заставить подчиниться. Дважды Кинуин не станет вмешиваться. Он ушел, Верховная жрица, среди звезд, по Самому Долгому Пути.
Джаэль долго смотрела на нее. Шарра подошла и положила руку на плечо Лилы. Спутанные волосы снова упали на лицо девочки, и снова жрица их убрала назад.
Кто-то вернулся в главный зал Храма. Звонили колокола.
Джаэль встала.
— Пойдем, — сказала она. — Молитвы не закончены. Мы прочтем их все вместе. Пойдем.
Она повела их по изогнутым коридорам к тому месту, где стоял священный топор. Но во время вечерних песнопений в ее ушах продолжал звучать другой голос.
«Это грозит смертью». Это был ее собственный голос, и не только ее собственный. Ее и Богини.
А это всегда означало, что в ее словах — истина.
На следующее утро, в самый серый предрассветный час, «Придуин» далеко в открытом море встретила Пожирателя Душ. В это же время на Равнине Дейв Мартынюк проснулся в одиночестве на могильном кургане неподалеку от Селидона.
Он никогда не отличался особой проницательностью, но и не требовалось большого ума, чтобы понять все значение минувшей ночи, проведенной в объятиях Кинуин на зеленой, с серебристым оттенком траве. Сначала он был потрясен, его охватило благоговение и смирение, но только сначала, и не очень надолго. В слепом, инстинктивном самоутверждении во время любовных объятий Дейв искал и нашел подтверждение тому, что жизнь продолжается и после ужасной бойни у реки.
Он живо помнил залитый светом луны пруд в роще Фалинн год тому назад. Как олень, сраженный стрелой Зеленой Кинуин, воскрес, поднялся, покорно склонил голову перед Охотницей и ушел от собственной смерти.
Теперь у Дейва появилось еще одно воспоминание. Он ощущал, что Богиня прошлой ночью разделила с ним — и еще сильнее возбудила в нем — страстное желание еще раз утвердить мощное присутствие живых в мире, осажденном Тьмой. Именно поэтому, как он подозревал, он получил от нее этот дар. Уже третий дар: в первый раз даром была его жизнь там, в роще Фалинн, потом Рог Оуина, а теперь она подарила ему себя, чтобы унять его боль.
Думая так, он не ошибался, но в том, что сделала Кинуин, скрывалось гораздо большее, только даже самые проницательные из смертных этого не смогли бы понять. Но так и должно было быть, так всегда и было. Тем не менее Маха знала, и Красная Немаин, и Дана, Богиня-мать, знала лучше всех. Боги могли догадываться, как и некоторые из полубогов-андаинов, но лишь Богини знали наверняка.
Взошло солнце. Дейв поднялся и оглянулся вокруг под светлеющим небом. Ни облачка. Стояло чудесное утро. Примерно в миле к северу от него блестела Адеин, на берегу двигались люди и кони. Дальше к востоку он различал вертикально стоящие камни, обозначающие границы Селидона, центра Равнины, дома Первого племени дальри и места сбора всех племен. Там тоже наблюдались признаки движения, жизни.
Но кто и сколько?
«Не обязательно всем умирать», — сказала ему Кинуин год назад и повторила это снова, сегодня ночью. Возможно, не всем, но битва была жестокой, очень жестокой, и многие погибли.
События прошлого вечера и ночи изменили его, но в основном Дейв остался точно таким же, каким был всегда, и поэтому ощущал в желудке тугой комок страха, когда спустился с кургана и быстро зашагал к берегу реки, где царило оживление.
Кто? И сколько? Тогда царил такой хаос, такая неразбериха среди грязи и крови: волки, появление альвов, выводок Авайи в потемневшем небе, а потом, после того как он протрубил в Рог, что-то иное в небе, что-то дикое. Оуин и короли. И ребенок. Несущие смерть, олицетворяющие ее. Он ускорил шаги, почти перешел на бег. Кто?
Тут он отчасти получил ответ на свой вопрос и резко остановился, ослабев от облегчения. От группы всадников у Адеина внезапно отделились двое: один на темно-сером коне, второй — на гнедом, почти золотистом, и помчались к нему. Он узнал обоих.
И их всадников тоже. Кони с грохотом подлетели к нему, оба всадника спрыгнули на землю еще до того, как остановились, с неосознанной, врожденной грацией дальри. И Дейв оказался лицом к лицу с людьми, ставшими его побратимами однажды ночью в Пендаранском лесу.
Они испытывали радость и облегчение, и каждый по-своему их проявлял, но они не стали обниматься.