Книга Золотой шар - Михаил Белозеров

— «Великая тень» была? — спросил Семен Тимофеевич.

— Была, — кивнул Юра Венгловский.

— Ушла она не по своей воле? — Семен Тимофеевич почему-то посмотрел на Костю, которому вдруг захотелось провалиться сквозь землю.

— Не по своей, — согласился Юра Венгловский.

— Сейчас все «поля» и ловушки в данном районе в лучшем случае сдвинулись, а в худшем — перемешались. Так всегда бывает…

Тогда бы они благополучно прошли, понял Костя то, что не договорил Семен Тимофеевич. Выходит, я для них разрядил ситуацию и я же виноват, что какие-то «поля» перемешались. Ему стало горько оттого, что его так безжалостно использовали. Он вылез из-под плащ-палатки и пошел в темноту.

— Ты куда?! — удивился Калита. — Костя!

Но он шел, не разбирая дороги, и слезы обиды душили его. Я к ним всей душой, а они… всхлипывал он, как школьник.

— Костя! — услышал он злой шепот и вовсе свернул в какие-то кусты, потом еще куда-то, и еще, и забился под ель, переживая позор и унижение.

Больше никогда, думал он, никогда не буду… А что «не буду», он так и не понял. Просто «не буду», и все! — думал он, сжимая винтовку, которая стала ему роднее всех этих сталкеров.

Вдруг он увидел какие-то фигуры. Он, оказывается, сидел недалеко от дороги. Он хотел их окликнуть, но вовремя прикусил язык, каким-то шестым чувством распознав врага — недавних немцев. Они столпились и смотрели в сторону Кости, поэтому он решил сменить позицию. Это было очень логично — взять да сменить позицию. Стараясь не шуметь, он подался в сторону, не выпуская немцев из поля зрения, и когда ткнулся лбом во что-то твердое, понял, что со стороны дороги его не видно. Отлично, решил он и примостился за огромным пнем, положив на него винтовку. Между тем, немцы растянулись в шеренгу и вступили в лес.

Там же наши! — ужаснулся Костя и уже собрался поднять тревогу, но сообразил, что вот этого как раз делать не стоит. Поэтому, поймав на мушку то ли человеческую фигуру, то ли дерево, выстрелил.

Винтовка, так показалось Косте, грохнула на весь лес, весьма чувствительно ударив его в плечо, и немцы тут же куда-то пропали. Только кто-то стал кричать не по-русски. К крикам добавился русский мат, и Костя, не долго думая, еще два раза пальнул на крики, и каждый раз винтовка словно лягалась. После этого он только и делал, что отползал, пятясь, как рак. А от пня, за которым он прятался, полетели щепки. Кроме этого на голову Косте посыпались ветки, листья и кора деревьев. А он все отползал и отползал, волоча за собой винтовку, и боялся в этот момент не немцев, не пуль, свистевших над головой, а «шипа», который, по словам Калиты, мог парализовать человека в мгновение ока.

Стрельба внезапно прекратилась. Костя услышал команды по-немецки, стоны, торопливые шаги справа и слева, и понял, что его окружают. Вскочил и, не разбирая дороги, кинулся прочь. Его, как и в первый раз, охватил панический страх. Этот страх был сильнее разума. Он заставлял бежать так, что сердце упиралось куда-то в горло и дергалось там, как лягушка, проткнутая булавкой. Бежал он, впрочем, недолго.

На этот раз они взялись за него всерьез — даром, что ли, полицаи: делали три шага, замирали и слушали, а потом стреляли трассерами на шум. Он это понял после того, как пуля пролетела над самым ухом, и поэтому передвигался теперь исключительно ползком. Большим плюсом было то, что он знал этот участок леса да и карту запомнил, поэтому ориентировался легко и избежал оврага, где лежал майор Кальтер. Кто-то из немцев угодил в него и долго матерился по-русски, коверкая слова. В лесу заметно посветлело, и Костя легко находил белые тряпочки, повязанные Семеном Тимофеевичем, и снимал их. Он совсем забыл, что лесник передумал идти по этому маршруту, и в тот момент, когда убрал с березовой ветки очередную тряпочку, замер. Он и сам не понял, почему так сделал — просто замер с поднятой ногой в предчувствии беды. «Шип», что ли?

Немцы и полицаи уже были тут как тут, рядом, в каких-нибудь десяти-пятнадцати метрах. Костю скрывал от них лишь густой ельник. Страх неизвестности был настолько велик, что Костя предпочел бы попасть к ним в руки, чем быть заживо высосанным какой-то хищной тварью. Медленно и осторожно сделав шаг назад, Костя присел и посмотрел на землю. Вот что его смутило — тропинка. Хорошая, удобная тропинка, усыпанная влажными листьями. Она начиналась прямо за березой и убегала в широкую светлую лощину, что было очень необычно. Пойди Костя левее или правее, тропинка показалась бы для него более привлекательной, чем пробираться через чащу. Костя стал отползать под елки.

— Эй, Петро, — сказал кто-то так близко, что Костя покрылся холодным потом, — ничего не бачишь?

— Да хиба это еж?

— Какой еж? Белены объелся?

— Еж, точно еж, я видел парочку, — сказал кто-то третий.

Этот третий, с сиплым голосом, был старшим, и его послушались.

— Ну, что там? — спросил он.

— Да утек, наверное. Тропинка.

— Бараско, а чего ты тогда стоишь? А ну проверь!

— Чуть что, Бараско… — проворчал полицай, но пошел, неловко переминаясь, как стреноженный конь.

Шея у него была повязана грязным бинтом, и он ворочал ею, словно она у него болела.

— Я тебе поворчу, я тебе поворчу! — сказал вслед ему человек сиплым голосом.

Бараско не хотелось лезть в мокрый ельник, поэтому он обошел его сверху по косогору и спустился вниз. Костя увидел его удаляющуюся спину. Несколько раз Бараско оглянулся, словно прощаясь.

— Хлопцы, вот его следы! — обрадованно крикнул он, показывая на тропинку.

После этих слов Костя перестал дышать. Ему хотелось одного — как можно быстрее покинуть это место. Три или четыре человека, среди которых был и немец в мундире мышиного цвета, ступили на тропинку и скрылись в лощине. Вдруг там что-то произошло. Такого звука Костя прежде не слышал. Больше всего он походил на утробный хрип, только очень короткий, и на звук ломающихся костей, который был еще короче, словно звуки захлебнулись сами в себе, словно их погасили в зародыше.

Полицаи и Костя впились глазами в тропинку, должно быть, все сразу вспомнили, что это не просто лес, а Зона. Несколько томительно-долгих секунд ничего не происходило. Костя потихоньку закапывался в прелые иголки, полагая, что так должны делать все сталкеры. Потом из-за поворота выбежал тот самый Бараско. У него было лицо смертельно перепуганного человека. В одной руке он тащил «шмайсер», а в другой — человеческую голову, и однотонно голосил на высокой ноте: «А-а-а!» За ним стелился кровавый след.

Ничего не видя перед собой и, похоже, мало что соображая, Бараско взбежал на бугор, сунулся в спасительный ельник и стал быстро-быстро закапываться рядом с Костей, твердя одно и то же:

— Петро… Петро… Петро… А-а-а!..

Голову, однако, он аккуратно положил рядом со «шмайсером» на землю. На некоторое время он замолк, потом взглянул на нее и снова закричал, тонко, как жеребенок: