Книга Жернова истории - Андрей Колганов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Кроме того, линии реальной истории я ведь радикально не поменяю. Рая земного в СССР в ближайшие двадцать лет никакими моими усилиями не устроить. Больше того, даже всерьез улучшить основы советского строя – малореальная задача. Через объективные условия не перепрыгнешь. Но вот формы этого строя и их дальнейшую эволюцию можно привести в несколько более разумное и человеческое состояние, немного снизить ту цену, которую мы заплатили за рывок вперед. Однако и ради такой альтернативы придется крепко попотеть, и то не факт, что надрываться я буду не напрасно. Но иначе – зачем вообще я здесь? В природный катаклизм как-то не верится…
Еще одно соображение, которое я посчитал весьма важным, заключалось в том, что разыгрывать свою игру, ориентируясь только на нынешний набор политических лидеров, практически бесперспективно. Нужно не только выводить на шахматное поле новые фигуры, но и подправить, насколько удастся, сами правила игры. Не поменять – ибо это задача неподъемная, – но подправить. Вот если удастся хотя бы в такой мере поменять расклад, то и многое другое может измениться. Но начинать-то все равно придется с тех, кто сейчас играет ключевую роль, ибо иначе не удастся сорвать развитие сценария, который меня категорически не устраивает. С кого же начать?
Сейчас таких ключевых фигуры две – Троцкий и Сталин. Бронштейн и Джугашвили.
Сталин… Сталин свои задачи на данный момент решил. Ленин тяжело болен и выбыл из игры, Троцкий политически изолирован, а большинство членов Политбюро объединилось со Сталиным против Троцкого. Первоначальный круг доверенных исполнителей у него сложился – Каганович, Молотов, Бажанов… Сталину теперь всякие новые помощники-советчики ни к чему. Тем не менее работать с ним все равно придется, но не прямо, а через других лиц. Так, эту мысль пока отложим – потом ее надо будет продумать более детально.
Другое дело – Троцкий. Он сейчас оттесняется от выработки политики, его сторонники недовольны внутрипартийным режимом, который поворачивается против них. Значит, Троцкий?
Троцкий… Троцкий неуживчив, амбициозен, и сейчас, именно потому что он теряет позиции в Политбюро, его амбиции приобретают преувеличенный, болезненный характер, усугубляемый тем, что он ни в коем случае не желает обнаружить этих амбиций (возможно, даже перед самим собой) и старательно демонстрирует отсутствие всякого желания вести борьбу за власть в партии. Тем больше амбиций он будет склонен проявлять как партийный теоретик и идеолог. Да-а, то, к чему мне желательно его подтолкнуть, он встретит в штыки. Тут и сомнений нет. Как же быть?
Я резко оборвал ход своих мыслей, сказав сам себе: «Сейчас, братишка, ты ничего путного не родишь! Выспись, пойди на работу, пообщайся с людьми, пощупай настроения, понаблюдай за ключевыми фигурами, полистай газеты за этот год – и тогда возвращайся к обдумыванию своих стратагем. А пока – мысли из головы вон, и спать!»
Уже погружаясь в сон, я подумал: «Что-то неладное с тобой творится, Вика! Ведь собирался же ты плюнуть на службу в Британии, послать Красина с его уговорами куда подальше – придумал тоже, работать одновременно и в Лондоне, и в римском торгпредстве. Сам-то он мужик неплохой и тоже не в восторге от всего этого режима, но допустил в ARCOS всяких проходимцев, имеющих высоких покровителей чуть ли не в Кремле, так что их на кривой не объедешь. Раз уж решил ты в июле, после покушения, подавать в отставку с поста директора ARCOS и ехать в торгпредство в Италию, надо было дать заявлению ход. Нет, зачем-то порвал в последний момент, да еще и напросился обратно в Москву, в наркомат, гори оно все синим огнем! Что за муха тебя укусила, Виктор? Стрельбы испугался? От Москвы надо было держаться подальше и остаться на загранработе, как и намеревался. В Италии хоть и фашисты, но кремлевские дрязги куда опаснее для здоровья. А тебя словно подменил кто – решил разобраться, из-за чего охота за тобой началась. Любопытство, как известно, кошку сгубило…»
Сон внезапно как рукой сняло, я рывком сел на кровати и замотал головой. Какой еще, к хренам, Вика? Откуда у меня эти мысли? Реципиент проклюнулся? Прежний Виктор Осецкий? Что же выходит? Неужели я сюда еще месяца полтора назад провалился – когда тут еще июль был? Неужто мне не только сны снились, будто я Виктор Осецкий, но я и успел своему реципиенту влезть в мозги и линию жизни крепко свернуть? Но вот окончательно завладел сознанием реципиента «вселенец» – я то есть – только сегодня утром, при пробуждении – так, что ли? Похоже… Впрочем, ведь в моей истории Виктор Осецкий тоже вернулся в Москву. Значит, это все-таки не мое влияние. Он сам колебался, выбирая. Выбрал, а потом стал дергаться… Так, наверное, точнее…
Растревоженный этими мыслями, я заснул не сразу, но все же заснул, потому что нервы были уже измотаны почти до предела.
Первый день в наркомате
Проснулся я с тревожным ощущением: почему не слышно электронной трели будильника? Лишь через несколько мгновений сообразил: там, куда я попал, электронных будильников нет. Хорошо, пусть не электронный, но почему все-таки не звонит будильник? Протерев глаза и бросив взгляд на тумбочку, обнаруживаю, что будильника там нет, а стоит он себе, как и вчера, на подоконнике, зато громкого тиканья от него уже не доносится. Да, к тому, что будильник аккуратно раз в день заводить надо, еще предстоит заново привыкнуть. Ну ладно, у меня же еще и мозеровские часы есть. Подтягиваю их к себе за ремешок и в довольно ярком уже свете утра обнаруживаю, что их стрелки остановились на половине третьего. Вот раззява! И эти забыл завести!
Сколько же сейчас времени? Е-мое! Небось проспал! Мне же в наркомат, на работу!
Делать нечего – второпях собираюсь (и на этот раз решил одеться без претензий – пиджачок попроще, рубашка без галстука) и бегу на кухню. Пожевав на ходу хлеба с остатками колбасы и нацедив из бидончика полстакана молока, уже немного отдававшего кислым запахом, но еще приемлемого на вкус, торопливо проглатываю свой скудный завтрак, выскакиваю на улицу и быстрым шагом направляюсь к трамвайной остановке. С некоторым замедлением припомнив номер нужного мне трамвая (34-й), я, после нервного ожидания, его все же дождался, втиснулся на подножку, сунул кондуктору тысячную купюру за шесть трамвайных станций и в сопровождении нередких звонков вагоновожатого пополз с ним к Волхонке и дальше, на Моховую и на Охотный ряд.
Мимо меня проплывала Москва – одновременно знакомая и незнакомая. Зелени в центре было явно больше, чем в мои времена. Вон прямо за Музеем изящных искусств сколько деревьев! А ведь ныне тут плотная застройка… Ныне? Когда это – «ныне»? Ныне тут как раз деревца да кустики. А дома тут тесниться еще только будут – в том времени, из которого я выпал…
Трамвай миновал Боровицкий холм, оставил по правую руку здание Манежа, выполз на Манежную площадь и двинулся вдоль «Националя». Но впереди не было видно знакомых с детства зданий – ни тебе гостиницы «Москва», ни здания Совнаркома (затем Совета Министров, затем Госплана, затем Госдумы). А вот Дом Союзов был на месте. Затем показалась обширная площадь, обрамленная вполне узнаваемыми зданиями – Большой театр, Малый театр, за ним – серая псевдоготическая громада магазина «Мюр и Мерилиз» (нынче именуемого ЦУМ), с противоположной стороны – гостиница «Метрополь». Сама же площадь с обеих сторон была довольно пустынной – знакомые по прошлой жизни скверы с фонтанами отсутствовали.