Книга Инквизиция Cредневековья - Рамон Наварете

(колдунов), то здесь возникает вопрос – а есть ли у этого моралиста вообще нравственное право на то, чтобы считаться моралистом. Так что вовсе не с наукой воевала инквизиция, а с магическим суеверием. Оттого и рождение науки пришлось на пору расцвета инквизиции»[48].* * *

В документах инквизиторских процессов, дошедших до нас, упоминания пыток встречаются достаточно редко.

Историк Жан Севиллья пишет:

«Пытка? Все виды правосудия той эпохи прибегали к ней. Но руководство Николаса Эймерика[49] отводит ей лишь самые экстремальные случаи и ставит под сомнение ее полезность: „Вопрос этот обманчив и неэффективен“. Костер? Эмманюэль Ле Руа Лядюри[50] отмечает, что инквизиция редко прибегала к нему. Здесь тоже миф не выдерживает никакого экзамена <…> Исключительные меры наказания были редки. Жертвы в этом случае передавались в руки светской власти, которая практиковала костры. Эта казнь вела к смерти от удушения. Звучит ужасно, но смерть через повешение или через отрубание головы, что практиковалось в Европе до XX века, или смерть через инъекцию, применяемая в Соединенных Штатах, разве они более мягкие?»[51]

Пытка водой. Гравюра. XIX век

Римские папы, учреждая инквизицию, предполагали только розыск и наказание за преступление ереси, при этом отступничество от веры рассматривалось как частный случай. Например, папа Александр IV (в миру – Ринальдо Конти, граф Сеньи) в 1260 году давал инквизиторам следующие инструкции:

Порученное вам дело веры настолько важно, что не следует отвлекаться от него преследованием другого рода преступлений. Поэтому дела о гаданье и колдовстве надобно вести инквизиционным порядком только в тех случаях, когда они определенно отзываются ересью[52].

Испанский священник и историк инквизиции Хуан Антонио Льоренте рассказывает о ней так:

«С самого ее начала инквизиторам рекомендовалось старательно преследовать христиан просто подозреваемых, потому что это было единственным средством, которое могло привести к открытию настоящих еретиков. Плохая репутация в этом отношении служила достаточным прецедентом для обоснования дознания и обыкновенно давала повод к доносам»[53].

Пока не существовало оформленного законодательства, четко регулирующего общественный договор граждан и властей, весь авторитет монархов и сеньоров держался в основном на религии. Церковь объявляла королевскую власть данной от Бога. Она призывала народ именем Бога беспрекословно подчиняться сеньору. Римский папа, отлучая монарха от церкви, тем самым освобождал его подданных от необходимости повиноваться. В судах клялись на Библии, а религия была чем-то вроде конституции.

Хуан Антонио Льоренте отмечает:

«Евреи и мавры также считались подсудными святой инквизиции, когда они склоняли католиков своими словами или сочинениями принимать их веру. На самом деле, они не были подчинены законам церкви, потому что не получили крещения; но папы пришли к убеждению, что они становились, так сказать, под каноническую юрисдикцию самим актом своего преступления»[54].

В самом деле, впадение в ересь и склонение к ереси разрушало устойчивые связи. Сменив веру, человек, по сути, отказывался от всех ранее данных клятв. Вероотступничество, то есть полный отказ от веры и отрицание ее догматов, считалось практикой ереси и подделкой истины. Вероотступник переставал быть подчиненным своего сеньора и мог жить вне общего закона. Но тогда, соответственно, и сеньор был вправе обойтись с ним как с человеком «вне закона», что, собственно, и делалось.

Еретики, в свою очередь, тоже не всегда отличались смирением. В Средние века мир не ведал полутонов и нейтралитета. Любой компромисс на деле оказывался уловкой, временным тактическим ходом, но вовсе не решением, устраивающим обе стороны. И надо отметить, что, в большинстве случаев, именно еретики выступали зачинщиками смут. Пользуясь невежеством основной массы народа, они страстно обличали «погрязших в грехах» правителей и церковников, которые, к слову, действительно были далеко не святыми. И одними обличениями дело не ограничивалось: вожди еретиков призывали к неподчинению грешникам и лицемерам, уверяя, будто их власть идет от дьявола, а вовсе не от Бога…

В Средние века это был серьезный аргумент. Потому-то светские власти и не щадили еретиков, ведь каждый из них мог нести в себе зерно восстания – и это тогда, когда и так все было непросто, когда каждый год имел место то неурожай, то эпидемия, то война.

Французский историк Жан Севиллья пишет: «Если судить инквизицию по интеллектуальным и моральным критериям, имеющим хождение в XXI веке, очевидно, что это система возмутительная. Но в Средние века это не возмущало никого. Не нужно забывать отправной точки этого дела: осуждение, вызванное еретиками, возмущение их деятельностью и их выступлениями против Церкви»[55].

Режин Перну в своей книге «Чтобы покончить со Средневековьем» утверждает, что инквизиция – это «защитная реакция общества, для которого вера была такой же важной составляющей, как физическое здоровье сегодня»[56].

* * *

Итак, в христианских королевствах Пиренейского полуострова инквизиция была официально учреждена римским папой в первой половине XIII века, но сначала это было только в Арагоне. Поначалу она действовала бессистемно и неэффективно, а к началу XV века и вовсе практически бездействовала. В других местах – в частности, в Кастилии, Леоне и Португалии – инквизиция вообще появилась только к 1376 году, то есть спустя полтора столетия после ее прихода, например, во Францию.

К XV веку так называемая старая инквизиция уже практически изжила себя, и причиной тут был вовсе не рост терпимости к инакомыслию. Просто светская власть уже значительно окрепла и не нуждалась более в серьезной поддержке со стороны церкви. Вот тогда-то и состоялось второе рождение инквизиции, новой инквизиции на Пиренейском полуострове, на землях королевы Изабеллы Кастильской и короля Фердинанда Арагонского…

При этом (и даже Хуан Антонио Льоренте особо подчеркивает это) «испанская инквизиция не являлась новшеством Фердинанда и Изабеллы, а возникла в результате расширения и переустройства старого управления надзора за чистотой веры, известного еще с XIII века»[57].

Историк Жан Севиллья дополняет эту мысль таким сравнением: «Во Франции конец инквизиции был связан со становлением государства. В Испании все было наоборот»[58].

Более того, в Испании (точнее, на территории, которую мы сейчас называем Испанией) инквизиции было суждено сделаться орудием не только религиозной, но и политической нетерпимости.