Книга Скрип на лестнице - Эва Бьёрг Айисдоттир

которые должны были начаться в первых числах декабря. Наконец-то она пошла учиться, уволилась с алюминиевого завода в Грюндартаунги, где у нее был полный рабочий день, и устроилась на частичную занятость в магазинчик рядом с их домом. Работала она по вечерам и по выходным, так что сейчас они с ней нечасто виделись. Когда он был в отпуске, она в основном бывала на работе, и вместе они проводили только ночи.

Они уже прожили вместе семь лет. Познакомились они на танцах в сельской местности под Боргарнесом летом две тысячи девятого года. Его покорила красивая улыбка, карие глаза и, как ни странно, то, какая она была маленькая: всего сто шестьдесят сантиметров, самая малорослая среди подруг – в отличие от него, обычно возвышавшегося над всеми приятелями, со своими ста девяносто сантиметрами росту. Они часто шутили, что дополняют друг друга в буквальном смысле и поэтому вместе составляют совершенство.

Он открыл холодильник, вынул поддон яиц, бекон, срок годности у которого уже истекал, несколько побуревших шампиньонов и лук. Наши отношения уже давно не в порядке, – думал он, пока овощи шипели на сковородке. Может, все было не так уж и плохо: они никогда не ссорились – но особенно хорошего тоже ничего не было. Он уже давно сказал сам себе, что, видимо, чересчур многого ожидал. Через столько лет во всех отношениях должен наступать некий штиль: тишь да гладь. Было нехорошо в этом признаваться – но на самом деле ему было бы лучше, если б он возвращался в пустую квартиру. Чтобы на диване никто не лежал. Чтобы никто не будил его по ночам ворочаньем и громким храпом. Судя по всему, это означало, что их любви пришел конец. Если бы любовь еще была – разве он не желал бы больше всего на свете, чтобы он пришел – а она была дома, и улечься с ней на диван и с наслаждением обнять теплое тело?

А ему, наоборот, казалось, что она мешает. Она была вроде соседки, которая только занимает почем зря место. Не то, что бы они были врагами. Но он чувствовал, что и особой дружбы между ними не было. Они мало разговаривали, еще меньше – делали вместе, и ничего не ожидали. После того, как она пошла учиться и они стали проводить вместе еще меньше времени, он понял, что не скучает без нее. Вообще говоря, ему стало даже легче: он наконец получил возможность организовывать свою жизнь в точности как ему хотелось: не считаться с каким-то другим человеком, ни о ком не заботиться. Так что он не видел причины держаться за что-то несуществующее. Дружбы у них не было, любви не было. А что осталось? Прикосновения и все, что раньше было таким желанным, сейчас стало каким-то неприятным. Он был в той или иной степени уверен, что и она переживает то же самое, и кто из них первым заговорит об этом – только вопрос времени.

Он вздрогнул, ощутив у себя на бедре руку.

– Ну, как ты, милый? – спросила Тельма, наклонившись к нему.

– Отлично, – ответил он. Надо ли ему что-то говорить сейчас? Он ощущал, что слова уже готовы сорваться с его губ. Надо ли ему сказать что-нибудь именно сегодня? Он был уверен, что она даже обрадуется, если первый шаг сделает он. Он бы оказал ей этим услугу.

– А мне ты что-нибудь приготовил? – спросила она, усевшись за стол.

Он на нее не рассчитывал, но молча разделил свою яичницу пополам и положил вторую половину ей на тарелку.

– Ты, может, и не гений по части готовки, но это ты умеешь, – сказала она, улыбаясь. Улыбка, которая когда-то казалась ему красивой, теперь не производила прежнего эффекта. Тельма постарела, морщины вокруг глаз стали заметнее, кожа побледнела. Он задумался: а не начал ли он подозревать, что разлюбил ее, из-за того, что она уже не казалась ему такой красивой? Или ее красота исчезла, потому что ушла любовь? Разве не любовь делает все красивее?

Она ела яичницу, одновременно смотря в телефоне, и не подозревала о его раздумьях. Не успел он сказать слова, как она подняла глаза:

– Когда закончатся экзамены, я поеду на дачу, – сообщила она, продолжая двигать большим пальцем по экрану. – Поездку организует студенческое общество.

– Да, хорошо.

Она подняла глаза от телефона и стала смотреть на него, словно ждала, что он еще что-то скажет.

– Пойду Бирту выведу, – сказал он, притворяясь, что не замечает испытующего взгляда, сопровождавшего его до дверей. Наверное, слова застряли у нее в глотке. Прежде чем она успела хоть что-то сказать, он поспешил на улицу, на свежий воздух.

Акранес 1989

Ребенок родился в мае. Погода в тот день была хорошая: светло и на небе ни облачка. Ночью накануне шел дождь, поэтому воздух был влажный, и всюду был разлит аромат листвы; он щекотал ей ноздри, когда она вышла в сад. Морские волны мерно колыхались, а вдали она видела горы за заливом. А еще она видела, как время от времени из-под воды выглядывают шхеры. Она была одета в светлые джинсы и желтую футболку с изображением радуги. Волосы были небрежно забраны в хвостик, но вьющиеся локоны выбивались из-под резинки, так что она постоянно приглаживала волосы, падающие на лицо.

Была суббота, и они проснулись рано, позавтракали тостами с вареньем и послушали радио. Погода была такая хорошая, что они стали обсуждать, не отправиться ли им на берег: погулять вдоль моря, пособирать ракушки. Они нашли пустую коробочку из-под мороженого, чтобы взять с собой. Пока она ждала маму, она уселась на качели. Мама развешивала белье после стирки, а сама она тянула пальцы ног к небесам. Они беседовали. Мама улыбнулась ей, вешая на веревку белую простынь – как вдруг схватилась за живот и согнулась. Она перестала качаться на качелях, не в силах оторвать глаз от мамы.

– Все в порядке. Просто чуть-чуть больно, – сказала мама, пытаясь улыбаться. Но когда она встала, боль началась снова, так что она села прямо на сырую траву.

– Мама? – взволнованно спросила она и приблизилась к ней.

– Беги с соседке Солле и попроси ее прийти! – Она глубоко дышала, на лице была гримаса. По лбу катились градины пота. – Поторопись!

Ее не надо было долго упрашивать: она со всех ног помчалась через улицу к дому Соллы. Она постучалась, но не стала ждать, пока ей ответят, и открыла двери сама.

– Эй! Солла! – громко позвала она. Ей послышался голос из радио, а затем