Книга Афина или отчаянные обстоятельства - Елизавета Пузырева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
То, что дома были жилые не оставляло никаких сомнения – створки небольших оконцев нараспашку, чуть ли не в каждом из них горел свет, теплый, желтый. Занавески сдвинуты и никаких москитных сеток на окнах. Вот о чем им точно не чего переживать, так это то, что комары да мухи налетят в открытые настежь окна. Да хоть стрекозы с шершнем! Как налетят, так и съедят, с них станется…. Сами дома были из бруса, построены на высоких сваях, что наводило – таки на мысль о возможных подтоплениях Камышева. Что ж болото рядом, грунтовые воды по видимости тоже близко к поверхности залегают, а это знаете уже решающе. Сейчас же оставалось радоваться, что попала я в Камышева в сухой сезон, а то гребла бы на каком-нибудь полене, если лодку бы мне провожатый не организовал.
Мы миновали несколько петляющих улиц отнюдь не пустующих в это позднее время – сумерки становились все более поздними, сгущаясь, словно из жалости пытались прикрыть сочившуюся из меня потерянность. А буффоноиды по мере нашего продвижения выходили из своих домов. Кто спускался и подходил ближе к дороге, без стеснения с интересом рассматривая меня, кто облокотившись на перила разглядывал с высоких лестниц, отстраняясь, возможно от того прелого, душного запаха, что как шлейф тянулся за мной. Но каждый житель этого поселения, в котором я оказалась в этот сумеречный час, разглядывая меня и перешёптываясь между собой, приходили к определённому выводу. Даже не скрываясь, кивая друг другу словно взвешивали, решали, подтверждаются их догадки и ожидания относительно меня или нет. Странное чувство было у меня в те минут. Впрочем, уверенна, что и вы бы вздрогнули, если б поняли, что вас оценивают рептилии. Близко ко мне так никто и не подходил, заговорить ни со мной, ни со Шреком не пытались и реплик про мой вид больше не отпускали. Что ж, и на этом, как говорится, спасибо.
Я же брела по чужим потусторонним кривеньким, абсолютно не логично петляющим улочкам, осознавая себя отстраненно, как будто все это происходило не со мною. Возможно, так моя психика попыталась защититься от всех потрясений, что свалились на меня за последние часы. Вот ведь что сейчас должно было меня накрыть с головой? Страх, да что там, жуть от одного вида рептилий и земноводных под два метра ростом, которые вдруг решили натянуть на себе рубахи, жилеты, обуться в сапоги по колено, причем деталь, начищенные до блеска и при этом пристально следивших за моим передвижением. Все это должно было нокаутировать и отправить меня в глубокий обморок еще в самом начале поселения или вызвать дикую истерику с криками и воплями. Но уверенная походка и крепко сжавшая мою ладонь перепончатая лапа моего сопровождающего делали свое дело. Я шла. Пусть не бодро, не твердой, заплетающейся поступью, но на своих двоих, что уже было неплохо. Мечтая только об одном – увидеть уже скорее переулок Вересковой Пустоши и нужную мне аптеку господина Кваркла.
«Вересковая пустошь». Надо же, указатель – табличку мой взгляд выхватил практически сразу же. Удивление от того, что я смогла прочитать надпись, сделанную однозначно на местном диалекте и с теми ещё закорючками и то было смазанное. И что с того, что прочитала? Ну, местные иероглифы – и что? Прийти сюда – не вопрос, понимать и говорить на одном языке с буффоноидами – нормально, а читать – должно удивлять? Нет, меня, похоже, после всего пережитого, уже так просто чем-то не поразишь. Прочла и прочла, эка невидаль.
Переулок встретил меня одиноким, болтающимся на честном слове подвесным фонарем, что выхватывал в осевших сумерках клочок света. До аптеки мы доходили уже в опустившейся темноте. «Ночь, улица, фонарь, аптека, бессмысленный и тусклый свет», – настойчиво крутилось в моей голове заученное еще в школе стихотворение. Если бы Блок прошёлся по Вересковой Пустоши, то смею предположить, скупой свет фонаря навеял бы у него более экспрессивные строки. Жаль я не поэт…
Мы продолжали идти по проулку, который хаотично петлял, сбивая с толку. Далековато, однако, забрался Жаб Жабыч от центральных проулков, те хоть освещены были лучше и обжиты, а здесь на меня даже никто посмотреть не выходил. А как же торговля? Или в аптеку, если она еще одна единственная на все поселение в любую точку дойдут? Была бы необходимость.
А вот и вывеска: «Перепончатая лапка», надо же я почувствовала облегчение, подойдя вплотную к конечной точке маршрута, который мне еще несколько часов назад казался не просто бредом, а насмешкой над устойчивостью бытия. Теплый приглушенный свет в приоткрытой двери – меня ждут. Вот кто бы мне сказал еще утром, что вечером я буду стоять, не пойми где, не просто за тридевять земель, а тридевять в квадрате, если не в кубе, в затерянном среди топей поселении, перед аптекой, которой заправлял один из местных буффоноидов или попросту сказать трансформировавшаяся до неприличных размеров лягушка. Ладно – жаба. И не просто не сопротивляться сему факту, а с облегчением желая переступить порог его жилища?
Мне нужно было зайти. Просто переступить через порог аптеки. Вручить письмо. Только и всего. Возможно, мне предложат поесть и отмыться – это было бы чудесно. Представьте, если бы вам удалось поесть и помыться у семейства жаб! Не знаю как вы, а я невольно себя Дюймовочкой начала ощущать, даже лишние килограммы и отсутствие дальнейших предложений от этого самого семейства не были помехой. А еще нужно получить вознаграждение и интересуемые меня сведения – вот это, пожалуй, было самое важное, информация как мне отсюда выбраться была на вес золота. Да, да, я все еще не теряла надежды, что смогу попасть обратно, в свой мир, ставший для меня не просто родным, а единственной целью и притяжением. Мир, дом, семья – оказывается, это звучит так веско, когда ты оказываешься непозволительно далеко от всего этого. Так что не дойти, не дозвониться, не докричаться, не дать о себе знать. Вот именно сейчас передо мной встала одна единственная цель – вернуться. Во что бы то ни было. Возможно, заправляющий аптекой господин – товарищ Кваркл, вот как к нему обращаться то, возможно он и просветит меня дремучую как найти путь назад, коли письмо доставлено