Книга Пунктир - Akana again

зубы, но он не убирал палец с кнопки, пока демон не открыл дверь. Очков на нем не было, глаза смотрели с подлинно змеиной холодностью.

— Прости меня, я дурак и свинья, — выдохнул Азирафель.

Ничего не ответив, Кроули убрел обратно в квартиру. Азирафель пошел за ним, прижимая к груди сверток, как младенца, и бормоча:

— Она черт знает что про тебя наговорила… на меня будто помрачение нашло… Конечно же, я верю тебе, Энтони…

— Энтони. Ну надо же.

Сунув руки в карманы, Кроули остановился перед интерактивной картой. Казалось, он поглощен изучением мельтешащих цифр и картинок.

— Ты делал для меня столько хорошего, вытаскивал из ужасных неприятностей, — продолжал ангел, глядя в неподвижную черную спину. — Ты лучший друг, самый верный, самый честный, а я говорил с тобой, будто какой-то Агриэль…

— Всего лишь как высокомерный райский засранец.

Азирафель тяжело вздохнул.

— И подарок ты мне сделал замечательный, настоящее чудо, — он робко дотронулся до руки демона. — Пожалуйста, прости.

— Кроме витрины я ничего не разбил? — Кроули повернулся, но смотрел в пол и хмурился.

— Ничего кроме моей глупости и гордыни, — улыбнулся Азирафель. — И я тоже принес тебе подарок.

Он зашелестел оберткой и протянул ему игрушечного клоуна размером с большую книгу — в черном костюмчике, с красным носом, желтыми озорными глазами и пестрым трехрогим колпачком на голове, из-под которого выбивались ярко-рыжие вихры.

Кроули сжал упругое туловище игрушки. Хмыкнул:

— Бесхребетный идиот. Вылитый я.

— Не бесхребетный, а мягкий. И не идиот, а самый умный демон во всей преисподней, тут я полностью согласен с Вельзевул. Посмотри, у него и улыбка на твою похожа.

— Такая же мерзкая?

— Такая же теплая…

Дверной звонок будто взорвался скрежетом и дребезгом, к ним прибавился дробный грохот на лестнице. Демон и ангел взглянули друг на друга с одинаковым недоумением и тревогой.

— Стань туда, за угол. И если что — исчезай.

Кроули метнулся к столу, вытащил из ящика пейнтбольный пистолет с шариками святой воды.

— Не буду я прятаться и исчезать, — Азирафель вскинул голову и решительно сжал кулаки. — Идем. Я сейчас на все готов, пусть у меня и нет больше меча.

Широкий коридор позволил идти рядом. Они так и подошли плечом к плечу к содрогающейся от ударов двери.

Кроули щелкнул предохранителем и рывком распахнул ее.

— Здорово, ребята-а! Винишком угостите? А чего это ты с пистолетом?..

На пороге стоял румяный, веселый и, похоже, не очень трезвый Санта Клаус. Из-за его спины выглядывали хитрые морды оленей.

Глава 3. Проблемы ангельско-демонической педагогики

— Азатот!

— Ну чего-о?

— Не отвлекайся, вот чего! Давай повторим, пока не пришли. Как именуются сущности, означающие совершенную мудрость и состоящие из сплошных глаз?

— Это… как их… херусимы?

— Херувимы, балбес! Хе-ру-ви-мы! А сущности, у которых шесть крыльев, все с глазами, и четыре образа, то есть лика? Кстати, перечисли их.

— Лев, орел, телец и человек… Ну, этого я помню: белофим… или синий? А, нет, серый! Серыйфим, да. Гатаноа, послушай, а почему они так на нас похожи?

Вопрос не покажется странным, если учесть, что у спрашивающего было восемь пар глаз.

Блестящие, ясные глаза фиолетового цвета с любопытством смотрели на мир сквозь густую зеленую шерсть массивной рогатой головы, напоминающей бычью. По возрастному исчислению коренных инферналов Азатот находился в позднем отрочестве, но на взгляд его спутницы и ровесницы по имени Гатаноа являлся сущим младенцем, причем на редкость бестолковым.

Да, разницу между херувимами и серафимами Азатоту объясняло создание, относящее себя к женскому полу, насколько подобное деление вообще уместно среди инферналов. Нам придется поверить ей на слово в этом утверждении, а также учесть, что она называла себя «мы», а не «я». Нет, речь идет не об особе королевской крови: просто полузмеиное-полуптичье туловище инферналицы венчали две головы, являя собой живой образец диалектического начала в демонологии.

Головы, заметим, были вполне человеческие, если не принимать во внимание покрывавшую их синюю узорчатую чешую. Красоту двух пар голубых раскосых глаз совсем не портило наличие трех алых зрачков, а подвижные острые уши, торчком стоящие на темени, имели на кончиках милейшие меховые кисточки.

Азатота отчитывала и просвещала левая голова — она носила черные солнцезащитные очки, и кисточки на ее ушах напоминали два огонька своим ярко-рыжим цветом. Вторая голова помалкивала, мечтательно жмурилась, и время от времени рассеянно поводила ушами, каждое из которых венчал пучок туго завитых белоснежных шерстинок.

— Вот у тебя две головы одинаковые, — рассуждал Азатот, почесывая шестипалой лапой мускулистую косматую спину и пониже, — а у Шуб-Ниггурата три и все разные, а глаз столько, аж на брюхо сползают. И крылья есть... правда, хилые. Так почему он не херувим?

— Потому что он глупый! — фыркнула левая голова, а правая задумчиво добавила: — и живет не на небе.

— Интересно, как там, на небе... Спрошу у Азирафеля, если не забуду.

Два адских порождения, вышедшие из недр преисподней, торопились на урок по ангельской иерархии.

Им предстояло миновать все девять кругов, пройти по лабиринтам темных коридоров подземной канцелярии, добраться до вестибюля, общего для обоих контор, и уже оттуда, приняв человеческий облик, прибыть на квартиру их мудрейшего, терпеливейшего, остроумнейшего, просвещеннейшего, демоничнейшего (обычно здесь Кроули требовалось перевести дыхание и он завершал перечисление) наставника.

Азирафель по понятным причинам старался держаться от Ада как можно дальше и предпочитал излагать теорию райского устройства в окружении знакомых стен и растений.

Инферналыши благополучно выбрались из последнего круга, не заблудились в лабиринте и уже вышли в вестибюль, когда реальность вдруг подернулась рябью, как поверхность воды от порыва ветра. Действительность вернулась в прежнее положение почти сразу же, вот только широкие стеклянные двери чуть-чуть помутнели, будто бы за ними кто-то встряхнул пыльный ковер.

Способным ученикам Кроули потребовались считанные мгновения для смены облика. В мир людей явились коренастый парнишка с зеленым «ирокезом», в косухе и драных джинсах, и миловидная девушка в синем брючном костюме, темных очках, с рыжими прядями в пышных платиновых волосах единственной головы.

Оба не раз бывали в этом городе, но теперь не узнавали его. Исчезли не только краски и звуки, пропала сама улица, всегда полная прохожих и автомобилей. Впереди, справа, слева насколько хватало глаз, тянулось серое пустынное пространство, ровное, точно пол в оставшемся позади вестибюле, и безжизненная, как самая глубокая пропасть