Книга Дайте мне меч, и я переверну мир! Том 2 - Стас Кузнецов

совсем. Зачем ей все это было нужно?

— Может, можно как-то сменить её?

— Эрик, ты что? — посмотрев на меня как на сумасшедшего своими фиолетовыми синяками под глазами Фил. — У экипажа может быть только один хозяин. Он же живой… Он не даст им больше никому управлять.

— А знаешь, Фил, что я тут подумал? — вздохнул я.

— Что?

— Что мы с тобой почти родня, — усмехнулся я. — Ведь я жених твоей сестры.

Фил вымучено улыбнулся.

Я боролся с чувством вины и накатывающим страхом за Киру и Стеллу. Опасность им грозила не хилая. Надежда была одна, что девушки пока нужны этим негодяям живыми. Я снова и снова возвращался к той ночи, когда Стелла доверчиво пришла в мои объятья.

На лесной опушке показался трактир «На перекрестке дорог!»

Я украдкой глянул на бледную Лейлу и понял, что привал неизбежен. Девушки срочно требовался отдых, иначе, очень скоро она просто свалилась бы в обморок.

— Остановимся здесь, — сказал я. — Заодно и народ поспрашиваем, наверняка, кто-то что-то да видел.

— Да, — согласился отец, тоже беспокойно косясь на Лейлу. — Идея дельная.

Лейла аккуратно остановила экипаж у входа в трактир.

Мы вышли. Я галантно подал Лейле руку. Рука у девушки заметно дрожала, и она не вышла, а буквально выпала из экипажа прямо в мои объятия, но едва оказавшись в них, девчонка сразу раздраженно отпихнула меня.

Затем она подошла к экипажу, уткнулась лбом в его бок и ласково погладила.

— Умница мой, отдохни, — промурлыкала она. — Осталось немножко.

Мне прям обидно так стало, а ещё говорят, что мужики любят своих железных коней больше любой бабы.

Мы направились в трактир. Трактир оказался простеньким и почти безлюдным. Компания мротов из пяти рыл играла в карты, да два парня простолюдина пили пиво за стойкой.

Трактирщик хмуро натирал бокалы. Встретил нас фальшивой улыбкой.

Лейла брезгливо сморщила носик. Мы подошли к стойке, заказали еду и пиво, а Лейле чай. Выбор был не велик — отбивная да картошка.

— Не видели здесь ничего подозрительного? — спросил трактирщика отец.

— Никого не видал, — буркнул трактирщик, причем сделал он это с такой готовностью, что сразу стало понятно, что еще как видел.

Но отец не стал его пытать. Мы сели за столик и, откинувшись на спинку тяжёлых деревянных стульев, переговариваясь, ожидали заказ.

— Брешет, конечно. Но на то он и трактирщик, чтобы, когда надо, закрыть глаза. Поедим и разговорим его с помощью пары золотых.

Заказ принесла пожилая женщина и поставила возле каждого по блюду с аппетитной порцией мяска, картошечки, посыпанной золотистым лучком и зеленым укропчиком. Еда выглядела аппетитно, от тарелок с мясом шёл такой запах, что аж слюнка текла. У всех с небольшим исключением — Лейла сохраняла брезгливое выражение личика. Все остальные разбирали вилки, готовясь приступить к обеду.

Однако, какое-то внутреннее чувство подсказывало мне — что-то не так. От еды тянуло холодом. И через вкусный запах я вдруг явственно ощутил смердящую вонь разлагающихся трупов.

Харви уже отрезал кусок мяса и, зацепив его вилкой вилку, поднёс к губам.

— Не ешьте! — тихо сказал я. — С едой что-то не так!

— С чего ты взял? — удивился отец, с сожалением откладывая свои приборы.

— Я чувствую, — ответил я. — Там смерть.

— Проверим, — сказал отец и жестом позвал трактирщика.

Тот вышел из-за стойки и, съежившись, с тревогой покосился на нас.

— Нам кажется еда пересолённой, — невозмутимо заявил отец.– Вот испробуйте.

Он сунул трактирщику под нос вилку с картошкой. Тот отшатнулся от неё, как от огня.

— Господа…господа, — тихо прошептал трактирщик, тряся седеющей башкой, из глаз его покатились слёзы. — Вы должны меня понять! Они забрали её!

— Кого? — негромко спросил отец.

— Нашу дочь, — с ужасом прошептал трактирщик, смахивая с щек слёзы. — Они сказали, что вам надо подсыпать в еду чёрную специю и, если я этого не сделаю, они убьют её!

Два парня, которые сидели за стойкой, тихонечко поднялись со своих мест и двинулись к выходу. Я краем отметил, что, несмотря на простецкую одежду селян, у одного из них на руке посверкивает золотое кольцо. А у другого, на шее висит цепь толщиной в палец.

Я подскочил и успел преградить им путь, материализовав меч. Мой меч умел производить на людей неизгладимое впечатление. Вот и сейчас парни застыли и испуганно подняли руки.

— Далече собрались? — холодно поинтересовался я.

Парни переглянулись.

— Мы ни при делах, дружка, — забормотал, оправдываясь один из них. — Зуб даю, не причем!

— Ага, — подтвердил второй. — Нам делов-то было отправить птицу с посланием, схавали вы эту еду или нет. А за это нам вон какие знатные цацки! Не суди строго, барин!

— Ну, кто б отказался дружка? — вторил ему другой.

— Человек с мозгами, — процедил я. — Который знает, что бесплатный сыр, только в мышеловке.

Парняги синхронно почесали репу, с этих чудил и взять-то было нечего, кроме плохих анализов.

Мроты смотрели удивленно, но демонстрировали нейтралитет, мол, ваши дела не наши заботы. Вряд ли для такой простой операции Роджер стал бы задействовать столько людей. Нет, эти мроты — обычные мроты, не подставные в этом я был уверен.

В итоге парняг мы связали. И оставили на попечительство трактирщика с женой. Дочку их обещали постараться спасти и вернуть домой. Еду отравленную специями сожгли.

Трактирщик с женой ещё долго извинялись и плакали. Чтобы загладить свою вину дали нам в дорогу пирогов. Пироги оказались нормальными, не шедевр кулинарного искусства, но раздраконенный аппетит утоляли хорошо. Только Лейла отказалась их есть, что собственно никого не удивило.

Мы вновь уселись в экипаж и помчались дальше через лес. Два часа дороги были позади, осталось еще полтора. Меня беспокоило только, выдержит ли Лейла такую нагрузку, она после передышки выглядела немногим лучше, чем до неё. Время от времени я посматривал на неё, она это чувствовала, и гордо не подавала виду, что ей тяжело.

Глава 4

Уже в пути мы дожевали пироги, больше по привычке, чем по необходимости перекинулись осторожными переругиваниями с отцом, разумеется, в рамках приличий, дабы не оскорблять слух сидящей рядом с нами прекрасной дамы. И дальше, через лес, покатились молча — лишь колеса пошаркивали о