Книга Покушение в Варшаве - Ольга Игоревна Елисеева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Дарья не отстала от других и откровенно перебила тур вальса у распустившей было паруса графини Вонсович. Франц послушно пригласил мадам Фикельмон. Та кружилась легко. Герцог на первый взгляд тоже. Только вблизи молодая дама услышала, как у него сбивается дыхание. Оно с едва приметным хрипом вырывалось из полуоткрытых губ, красных вовсе не от природы, а от мокрого осадка, который поднимался из легких и оседал во рту.
– Вы хорошо себя чувствуете?
– Конечно. – Франц улыбнулся. Но на его зубах Дарья заметила ржавую пленку.
– Вашему высочеству не следует утомляться.
– О! – рассмеялся партнер. – Вы сами знаете, что мне пророчат весьма утомительное будущее.
«Вам пророчат корону», – хотела сказать графиня, но вместо этого спросила:
– А чего хотите вы?
Принц поднял брови.
– Кажется, вы первая, кто обеспокоился такой мелочью.
– Значит, вы еще не решили?
– Я сам ничего не решаю, – устало бросил юноша. – Но я могу не захотеть. Что они все тогда станут делать?
Мадам Фикельмон отошла от принца в полной уверенности, что его будущее пока туманно. Но, обернувшись, увидела, что ее место возле герцога Рейхштадтского заняла роскошная графиня Вонсович. У той имелись свои планы, и, судя по восхищенному выражению лица Франца, тот не собирался им противиться.
Анна вступила в зал, полный дам в пышных ампирных туалетах, облаченная по моде Первой империи[18]. На ком другом такой наряд выглядел бы старомодно и нелепо, но дерзкой польке только придавал прелести. Весь облик графини кричал о славе Франции и Бонапарта, о днях юности и надежд. Толпа с ропотом расступилась перед ней.
Таких женщин герцог еще не видел. Венец из алмазных звезд. Алое бархатное платье, перехваченное высоко над талией. Белые груди, как две луны, упавшие с небес и лежавшие на подносе высокого корсета, в обрамлении ломких кружев. Львица, вышедшая побродить по саванне. Принц был совершенно беспомощен перед ней.
– Ваш сын показался мне очень приятным собеседником, – пролепетал он, чтобы хоть что-то сказать.
Анна улыбнулась с легким упреком: о сыне ли надо заводить речь, напоминая даме ее возраст и прошлые ошибки?
– Мори-ис, – протянула она на французский манер, – да, он очень хороший мальчик. Весь в отца, но, – графиня выдержала паузу, – но не в деда, слава небесам. Так что вам незачем бояться предательства с его стороны.
Франц понял, что речь о Талейране, и очень смутился, будто графиня без тени раскаяния признавалась ему в грехах, более того – гордилась ими. Носила, как орденскую ленту.
– Ну же, – поддразнила она его, – ваш отец никогда не боялся общественного осуждения. И никогда не оправдывался.
– Вы знали моего отца?
– О-о. – Глубокий вздох должен был показать собеседнику, как многого он еще не ведает об окружающем мире, как наивен, доверчив, и как глупо упускать шанс на просвещение. – Ваш отец не позволял себе медлить и колебаться там, где речь шла о победе. Над врагом или над женщиной – все равно. Ведь это, в сущности, одно и то же.
Графиня непозволительно близко для танца приникла к кавалеру и сплела свои длинные пальцы с его.
– У вас руки принца, – прошептала она. – У него были пальцы солдата, артиллериста. Короткие, с волосками на косточках. А остальные достоинства?
Тут Франц смутился так, словно его раздели прямо на паркете Большой Галереи и заставили кружиться голым. Разве можно быть такой бесстыдной?
Нужно. Когда речь идет о будущем вашей родины. Графиня повернулась вокруг своей оси, заставив декольте платья на одном плече совсем сползти, и бедняга Франц рассмотрел продолговатую красную ягоду – один раз ее сиятельство кормила сама, чтобы придать соску форму длинной виноградины, такова была мода.
– Назначьте мне свидание сегодня вечером, – потребовала она.
– Но как вы попадете… – еще сильнее растерялся Франц.
– Об этом не стоит беспокоиться. Буду ждать вас у дверей Парадной опочивальни. – Графиня снова повернулась, держа кавалера за кончики пальцев, и оставила его в полном онемении от своей дерзости.
Со стороны за парой наблюдал канцлер, подошедший к императору и отвлекавший его внимание от суетной супруги.
– Наш внук только что протанцевал с графиней Вонсович? – осведомился старейший из монархов Европы. – Вы полагаете, это неопасно? Сия дама годится ему в матери, а ведет себя…
«А ваша четвертая жена годится ему в сестры. Мир – странная штука».
– Возможно, мальчик нуждается именно в материнской любви, – вслух проронил Клеменс. – Поэтому ищет внимания дам постарше. Нет, я не считаю графиню Вонсович опасной в свете тех задач, которые встанут перед его высочеством на благо австрийской короны. – Меттерних поклонился, но не столько императору, сколько в пространство, где, по его разумению, находилось имперское благо. – Вы не находите, сир, что пора лишить вашего внука невинности? Политической, я имею в виду. Пусть мужает. Опытная женщина в таком деле лучше боязливой неумехи.
Венценосный дед не возразил. После победы над Бонапартом он предпочитал ни о чем не спорить с канцлером, всецело доверяясь его чутью. Но родной внук… Сначала Марию-Луизу отдали в жертву Молоху. Теперь ее сына предстоит вручить полякам – этой ветреной, неверной нации, которая сегодня просит короля, а завтра предаст его.
* * *
Шенбрунн
Графиня проснулась на белых льняных простынях, завязанных «французским узлом». Вот что всю ночь впивалось ей в спину! На ягодицах, наверное, отпечатался рисунок полотна.
– Как вы это выносите?
Франц склонился и поцеловал ей руку.
– Хочу напомнить, я здесь не сплю…
Мадам Вонсович огляделась вокруг и разом вспомнила все приключения вчерашней ночи. Они осквернили Парадную опочивальню Габсбургов! Взбили покрывало на постели, в которую от начала времен никто не ложился!
– Вы исполнили мою мечту, – принц снова коснулся губами ее ухоженных рук. – Целибат нарушен.
Почему-то она сразу поняла, что речь не о нем – таких пошлых замечаний юноша не допускал, – а о комнате, предназначение которой – подавлять своим величием. Зал напоминал пенал, становясь от темно-малиновой драпировки стен еще уже. Никогда графиня не видела столько алого бархата и золотого шитья в одном месте. Стенные панели, обрамленные виноградными листьями. Балдахин и покрывало так плотно затканы металлической нитью, что поляны винного полотна выглядят почти незаметными.
На это страшное, неживое покрывало выкладывали новорожденных принцев и принцесс в белых кружевных крестильных платьицах. А мимо кровати двигалась нескончаемая толпа подданных, пришедших убедиться в плодовитости владык, а заодно и поглазеть на их богатство. Бедные крошечные комочки плоти в этих жутких, холодных апартаментах!
Были еще и невесты. Если принцесса дома Габсбургов уезжала в далекие края и на венчании супруга изображал посол, то брак консумировался в этой опочивальне. Невесту в подвенечном платье клали на левую сторону бескрайнего ложа, посол коленом касался правой стороны. Сколько печальных дев с замиранием сердца молилось, глядя на дубовые листья: «Пусть мой нареченный не окажется слишком плох! Пусть я буду счастлива!»
Мать Франца тоже. Вот почему его всегда бесила эта комната. Хотелось взбить покрывало, расшвырять церемониальные подушки. Даже обрушить полог.
До полога они с графиней не добрались. Но в остальном вполне преуспели. Франц ушел с бала в половине одиннадцатого, протанцевав с дюжиной партнерш, лица и голоса которых слились, образовав щебечущую напудренную стену. Принц поднялся по лестнице, миновал по
