Книга Верь. В любовь, прощение и следуй зову своего сердца - Камал Равикант
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Еще раз привет», – говорю я, подходя к ней.
Она загорелая, с короткими темными волосами, тонкими морщинками от смеха вокруг глаз. Должно быть, несколькими годами старше меня. Серебряные висячие серьги в форме дельфинов, выразительные карие глаза. Есть нечто такое в том, как она стоит, в ее осанке, – сам и не поймешь почему, но стоит ее заметить, как глаз отвести не можешь.
За ужином она сидела в дальнем конце стола – бразильянка по имени Розанджела. Я был слишком погружен в себя, чтобы обратить на нее внимание. Или на кого-либо еще, если уж на то пошло.
«У вас все в порядке?»
Я показываю на свои брюки, покрытые грязью: «Бывало и лучше».
Она хихикает, прикрывая рот рукой: «Я слышала, как вы упали».
«Ах, это? – я соскребаю грязь со щеки. – Просто немного проехался».
Она тихо смеется. Дельфины вздрагивают. «Звук был такой, как будто вы изрядно проехались».
Когда мы спускаемся вниз, я – Мистер Пехотинец, который когда-то лазал по горам в армии, – использую свои руки и ноги для опоры на камни, в то время как она идет так, словно местность была создана специально для нее. Она ни разу не поскользнулась. Я же несколько раз чуть не встретился со своим Создателем.
Тропа расширяется и выходит на поляну, справа от нас виднеется двухарочный каменный мост. Линии электропередач тянутся от деревянных столбов по обе стороны ручья. Мы останавливаемся передохнуть.
«Вы часто ходите в походы?» – спрашиваю я.
«Никогда в жизни не ходила».
«Серьезно?»
Она кивает. «Я беспокоилась о том, как все пройдет. Но все идет чудесно, вам не кажется?»
«До тех пор, пока не упадешь».
Она снова смеется. На этот раз, я подозреваю, что надо мной.
За мостом, на склоне холма, виднеется небольшая деревушка.
«Я отдохну несколько минут», – говорит она, и у меня возникает то же чувство, что и с Лоиком. В первый день имеет смысл прогуляться в одиночестве, проникнуться совершенно новым опытом, применить все эти созерцательные штучки.
«Увидимся в приюте», – говорю я.
Она мягко улыбается. Улыбка озаряет все ее лицо – от глаз до уголков рта.
Желтая стрелка на валуне возвращает меня в лес. Небо становится сероватым, темным. Я надеваю накидку от дождя и ускоряю шаг. Ветви начинают дико раскачиваться. Листья и прутики кружатся на ветру. Раздается громкий треск, звон гальки, затем градины обрушиваются мне на голову. Вскоре уже накрапывает дождь, и мои ботинки увязают в земле, замедляя ход. Я то ли иду, то ли ковыляю, придерживая одной рукой капюшон своей накидки, щурясь от дождя.
Дорожка сужается до узкой тропинки, ведущей на открытый луг. Идет косой дождь. Молния ударяет в холм у горизонта, жуткая голубовато-белая вспышка ослепляет меня. Секундой позже раздается приглушенный раскат грома. Затем еще один удар, на этот раз ближе. Раскаты грома проносятся по холмам. Черт, все это полный отстой.
На мосту, ведущем в Ларрасонью, дождь ослабевает и превращается в морось. Ручей коричневый, вода быстро течет. Нижние части облаков окрашены в красный цвет. Мои ботинки заляпаны грязью. На дорожном указателе указано название деревни и расстояние до Сантьяго: 760 километров. Теперь доводы паломников, высказанные прошлой ночью, обретают смысл.
Только отчаявшийся человек будет подвергать себя такому испытанию целый месяц.
Я даже вообразить себе не могу предстоящие мне шесть дней.
Приют представляет собой двухэтажное белое здание с небольшим фонтаном перед входом. Я протираю запотевшие часы: 6:42 вечера, позади более десяти часов ходьбы.
Вслед за двумя паломниками с рюкзаками я направляюсь за дом к раковине для стирки белья, чтобы помыть свои ботинки и постирать накидку. Моросящий дождь ослабевает. Облака скатываются с холмов, покрывая склоны. Временами ветер обнажает сосны и видны пятна зелени. Воздух чист, и иногда, когда ветер меняется, я чувствую запах древесного дыма. Мое тело ноет, на плечах саднят красные натертости от лямок рюкзака, а лодыжки болят при каждом шаге. Тем не менее после такого дня, как сегодня, для счастья достаточно непритязательного вида и кроссовок на ногах вместо ботинок.
Группа собирается вокруг раковины, все громко разговаривают, сравнивают впечатления о своем первом дне на маршруте, обсуждают боли, недомогания, мозоли. Все это и мне хорошо понятно. Но когда они переходят к причинам своего похода, говорят о том, как долго они его планировали, некоторые даже ждали годами, я чувствую себя не в своей тарелке. Мне здесь не место.
Hospitalero [19] – человек, управляющий приютом, встречает всех в гостиной, кричит, хлопает паломников по спине, выставив вперед свой большой живот. По словам одного паломника, он еще и мэр Ларрасоньи. Все стены в его кабинете увешаны фотографиями паломников, которые останавливались здесь. Книги, брошюры, наклейки – все, что связано с Камино де Сантьяго, – загромождают его стол.
Фелипе, паломник из Мадрида, входит в кабинет вместе с мэром. Тот подводит его к трем сертификатам в рамках, висящим на стене над его столом.
«Что это такое?» – спрашиваю я.
«Compostelas [20], – говорит Фелипе. – Они подтверждают совершенное паломничество. Он трижды прошел по Камино».
В верхней части каждого сертификата изображен паломник в рясе, несущий посох и бутыль, сделанную из тыквы-горлянки. Надпись сделана на латыни. Внизу – изображение раковины морского гребешка. Я поворачиваюсь к мэру.
«Трижды?»
Он выпрямляется и гордо кивает, как будто я только что похвалил его военные медали. Это убивает желание спросить, зачем делать это больше одного раза. У меня такое ощущение, что каждому посетителю приюта показывают эти compostelas. С другой стороны, если этот первый день с его камнями, грязью, градом, молниями и почти вывихнутыми лодыжками хоть немного похож на то, что нас ждет дальше, он более чем заслужил эту похвалу.
Я расписываюсь в журнале регистрации гостей и оплачиваю проживание. Он ставит на моем credencial штамп с эмблемой Ларрасоньи, подписывает внизу свое имя, затем хватает меня за руки, крепко сжимает их и говорит: «Buen viaje»[21]. Он отпускает мои руки и продает мне раковину морского гребешка, чтобы повесить ее мне на рюкзак. Он и ее подписывает.
Пока остальные отправляются осматривать деревню, я выхожу на улицу и облокачиваюсь на перила у входной двери. Капли дождя скользят по гладкому металлу. Паломники идут по улице, шлепая сандалиями по мокрому булыжнику.
Мэр, оставшийся без слушателей, тоже выходит и присоединяется ко мне. Он хлопает меня по спине, показывает на холмы и рассказывает о своем детстве. Он говорит о своей
