Книга Акты отчаяния - Меган Нолан

решить, как поступить: заплакать, наорать на него или сделать вид, что ничего особенного не случилось.

Что бы выбрали вы? Прославиться как истеричная декорация в произведении художника, как жертва, принесенная богам искусства, или подыграть и поаплодировать? Будь паинькой, и большие дяди пустят посидеть за своим столом. Так что валяй: ха-ха-ха.

2019, Афины

Быть женщиной – значит проявлять виктимность через ее эксплуатацию, ее отрицание, ненависть к ней, через любовь к ней или все вместе взятое. Позиция жертвы вызывает скуку у всех. Мне скучно определять себя через переживания, которые бесконечно пережевываются в мыльных операх и таблоидах.

Не потому ли мне так стыдно рассказывать о некоторых событиях или даже находить их достойными внимания? Отчасти поэтому заурядное насилие столь ужасно. Ваш опыт так банален, что интересно о нем рассказать невозможно.

Стоит мне сказать что-то о своей боли, и голос мой вливается в хор Изнасилованных женщин, становится чужим, не моим.

Я не могу пробиться – да и не очень-то хочу – к пониманию. Зачем мне притворяться, что случившееся со мной уникально, и какой в этом смысл? Рассказать вам об изнасиловании?

Я злюсь от того, что тем самым меня втискивают в мое тело против моей воли. Для того, чтобы не жить в своем теле постоянно, есть веские причины, а это событие заперло меня внутри него, и мне еще долго не удавалось выбраться.

Меня расстраивала и обыденность случившегося, и то, что сама я оказалась настолько прозаична. Мое тело было вовсе не даром, не воплощением красоты, не жизнью, а всего лишь предметом обихода. И осознание этого не столько огорчало или шокировало, сколько ввергало в скуку; я смотрела на себя, грузную, нескладную, изнасилованную, и думала: ну и что?

Больше всего меня злил не сам насильственный секс, а то, что память о нем несла в себе зудящее знание: мужчины могут делать что угодно и некоторые из них зачастую так и поступают. Знаю, сейчас немодно называть изнасилование сексом (ведь изнасилование – действие насильственного, а не сексуального характера; но разве оно не может быть и тем и другим? А иногда – скорее одним, чем другим?), но мне оно показалось очень похожим на секс. С чисто физической точки зрения оно даже не слишком отличалось от плохого секса по согласию, несколько раз со мной такое случалось – соглашалась я из вежливости, хотя быстро понимала, что мне не нравится, и изображала наслаждение, лишь бы все поскорее закончилось.

Все обстояло бы проще, если бы можно было провести краской линию и оставить изнасилование на одной стороне, а секс – на другой. Я много раз занималась сексом без желания, но только однажды сопротивлялась и была взята силой.

Я не чувствую никакого особенного родства с другими женщинами, которым причинили ту же боль, что и мне, нас не объединяет этот общий опыт. Ранимость, которую изнасилование поселяет в человеке (во мне), вместе с мнимой мягкостью, уступчивостью мне противны – женственность всего этого мне противна.

Стыжусь ли я за себя из-за этого? Конечно; до некоторой степени; немного.

12

Через несколько дней после нашей ссоры на чтениях Киран позвонил и спросил, можно ли приехать ко мне. Я в напряжении ждала его стука в дверь, совершенно уверенная, что он собирается со мной расстаться. Но он был сентиментальным и нежным как никогда.

Мы долго сидели рядышком, не прикасаясь друг к другу. Меня распирало от желания сказать, что я повела себя полной идиоткой, что я хочу, чтобы он забыл тот вечер, можно мы просто вернем все как было, как бы это ни называлось? Можно – пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста?

Прежде чем из меня хлынул поток слов, заговорил он. Как всегда, говоря о личном, он напрягся точно струна и, не глядя на меня, с усилием выдал явно заготовленную речь.

Он просит прощения.

Ему нужно, чтобы я поняла, что случившееся между ним и его бывшей девушкой Фрейей оставило глубокий след в его душе. Она ему изменяла, причем не с одним мужчиной, а со многими, и не от случая к случаю, а постоянно, на протяжении всех их долгих отношений. Она была его первой любовью, и когда он узнал о ее предательствах, у них начался долгий период жестоких ссор, за которыми следовали слезные примирения, и ночных скандалов, кончавшихся загулами и пьяным сексом с незнакомцами назло друг другу.

Они были связаны настолько крепко, что Кирану казалось, будто они никогда не смогут разойтись. Он понял, что у них появился шанс окончательно расстаться, только решив переехать в Ирландию, когда заболел его отец.

– Ты должна понять, что лучшие минуты моей жизни я провел с Фрейей, – сказал он. – Она не плохой человек.

Я прищурилась.

– Она совершала ужасные поступки, но только потому, что была несчастна. Причиняя мне боль, она сама страдала. Я ненавижу ее, но в то же время люблю. Понимаешь?

Мой мозг усиленно работал, усваивая и сортируя услышанное. Он раскаивается: хорошо. Он делится своим прошлым: хорошо. Он любит ее: плохо.

– Да, – согласилась я, как и полагается зрелому человеку.

– Мне было так больно, что с тех пор я не хотел ни с кем сближаться. Я был измучен. Я не хочу больше страдать и причинять страдания другим. Но я хочу попробовать. Я не хочу причинять тебе боль, – сказал он, и в тот момент, помню как сейчас, я подумала, что никогда не причиню боль ему. Помню решимость в своем сердце. Я пообещала себе, что заслужу его доверие. Я восстановлю то, что отняла у него Фрейя.

Он прижался горячим лбом к моему, мы закрыли глаза и были вместе.

Ноябрь 2012

1

Я отделяла жизнь с Кираном от жизни с друзьями. Время от времени я брала его с собой, но только на многолюдные мероприятия, где нам не приходилось задерживаться надолго и с кем-то разговаривать. Хотя он редко вел себя так грубо, как на чтениях, где мы впервые поссорились, изображать удовольствие у него не получалось.

В конце концов я решила, что проще оставить его в покое, а с друзьями видеться в свободное время. Иногда их взаимная неприязнь создавала неудобства, но не более того. Мне все равно больше нравилось проводить время вдвоем.

Киран стал реже злиться и замыкаться в себе. Жаловался он теперь с долей самоиронии и признавал, что ведет себя как сварливый старикан. На улице похолодало, и он носил старый потертый бушлат,