Книга Исправник - Петр Ингвин

противное «это самое», предлагал срубить дерево, он даже собирался сбегать за топором. Более трезвомыслящий Виталик убедил брата, что незаметно такое дело не провернуть, сахарниковых деревьев вокруг деревни считанные единицы, и за порчу общественного имущества можно попасть под суд. Срубить дерево так, чтоб виноватыми сделать других, не получится. Близнецы остались ждать, когда Анюта спустится или, как они надеялись, не удержится на ветке и сама свалится им в руки.

Виталику не нравилось бесцельно слоняться под деревом. Он придумал новую пакость. Пока Валерик терпеливо ждал, рассказывая Анюте, что сделает с ней, когда она спустится, Виталик ходил по округе. Он искал камни. Вскоре небольшие, но тяжелые, с острыми краями, камни полетели в Анюту. К счастью, цели достигли только три из многих, и ни один не попал в голову. Больно, но терпимо. Будь Виталик с Валериком настолько же точны, насколько были сильны…

Валерик шуршал сухой травой, подбирая упавшие камни, чтобы кидаться снова, когда Виталик вскинул руку:

— Тихо! Слышишь?

В их сторону кто-то шел. Сверху Анюта увидела, что это Обувщик, он нес из леса охапку лубяных заготовок для плетенок.

Близнецам не хотелось, чтобы про их намерения узнали посторонние.

— Вечно убегать не получится, — выдал Виталик на прощание.

Забрав оставшиеся сахарники, Близнецы тихо ушли.

Несмотря на опасность, Анюта продолжала ходить на Дальний источник. Это было единственное место, где можно побыть в одиночестве. Близнецам на Дальнем источнике тоже понравилось, или они специально искали Анюту и проверяли все места, куда она могла пойти, но они появлялись там ежедневно, в разное время. Анюта была начеку. Она следила за тропинкой, которая вела из деревни, и успевала укрыться на скале до того, как Близнецы приходили. Так она обнаружила трещину. Так решилась на страшное — на убийство тех, кто хотел погубить ее. Ей не оставили выхода. С Близнецами договориться нельзя. Если бы они понимали не только силу, но и слова, Анюта сделала бы все возможное и невозможное, чтобы как-то ужиться с ними. Она пошла бы на любые уступки. Но безнаказанность развращает. Близнецы были сильными, они не допускали мысли, что их силе кто-то рискнет противостоять.

Раздумывая о Близнецах и спасшем от них незнакомце, Анюта, наконец, дошла до проема Теплой Пещеры. Казалось, деревня вымерла. Никто не работал снаружи, хотя обычно в светлое время суток каждый старался делать свои дела под лучами солнца. Тихо было и внутри, когда Анюта миновала снятые щиты, ночами защищавшие вход от мороза и снега. Она прошла вдоль поленниц с общими дровами, дальше коридоры погрузились во тьму. Лишь изредка дорога освещалась отсветами из-за входных занавесок.

Анюта помнила каждый поворот, каждую трещинку в полу, каждую занавесь чужих комнат. Она смело шагала по темноте, как ходила здесь тысячи раз. Стоять в коридорах не полагалось, и если встречных шагов не слышно, ни с кем не столкнешься. Прятаться, чтобы сделать гадость, могли только Близнецы, но они сейчас далеко.

Семья Анюты обитала в предпоследней комнате левого коридора, недалеко от горячего источника. Анюта сдвинула занавес и вошла внутрь. Кроме дневной лучины комнату освещало пламя очага. Папа, как всегда, работал. На вертикальной рамке висела очередная циновка, почти законченная, очень красивая.

Только Анюта и Дунька помнили, что у папы когда-то было имя. Михаил. Из-за профессии он до конца дней для всех будет Циновщиком.

— Папа!

— Чего тебе?

Анюта встала за его плечом. Свет от пламени очага играл оранжевыми и багровыми отсветами на камне стен и на бледном, усталом, морщинистом лице папы. Сгорбившийся, на полголовы ниже Анюты, папа изо всех сил старался выглядеть крепким и здоровым. Получалось плохо. Видно, что сил у него осталось мало, и с каждым днем их становилось все меньше. А он все бодрился. Вот, в очередной раз красивую вещь сделал, лишнее время на нее потратил, душу вложил.

— Папа, другие деревни существуют?

— Не знаю. Говорят, что нет. А раньше говорили, что да. Никто не знает. А кто скажет, что знает, тот врет. Потому что никто не знает. — Папа вернулся к работе. — Чего-то еще?

— Мне замуж пора.

— Ты невеста.

— Дунька теперь тоже невеста, а я по-прежнему в девках. Когда меня выбирали, я была краше, чем Дунька сейчас, а теперь если кого и возьмут, то не меня, а ее. — Слова Анюта подкрепила жестом, проведя рукой по ломким редким волосам, не так давно поражавшим красотой и густотой. Пройдет еще немного времени, и знак невесты станет выглядеть издевательством. — На бегу уже дыхание сбивается. Ранки медленнее заживают.

— Рано или поздно кто-то из подземников разведется или овдовеет, и за тобой придут. Жди своего часа.

— Да когда уже придут?! Я день за днем слышу «Жди своего часа», а этот час никак не наступает. А меня уже старухой зовут. Скоро совсем никому не нужна буду.

— Возьмут младшую — я смогу просить, чтобы старшую вывели из невест, и если получится, то выйдешь за кого хочешь. А если никто не посватается, то у Посудника сын Прошка подрастает, он еще мал и уже слабоват, но на твою жизнь хватит. Посудник будет счастлив женить его на тебе.

Чтобы остаться без прозвища, нужно или долго работать над собой, как Анюта, или быть никаким до такой степени, что при взгляде на тебя ни одного слова, кроме имени, на ум не придет. Прошка был именно таким. Никаким. К тому же, он еще не вышел из детского возраста.

— Ты сказал: «Рано или поздно». А если будет поздно?

— Чего ты от меня хочешь?

— Не знаю. Хотя бы пожалей меня.

— Ну, иди сюда. — Папа отложил работу и протянул руки к Анюте. — Не переживай, дочка. Все будет хорошо. Когда все плохо — значит, все только начинается.

Он обнял Анюту, погладил по голове. Так в далекие-далекие времена делала мама. Анюта едва помнила ее, а Дунька маму вовсе не знала. Маму для обеих сестер заменил папа.

— Ну, все. Мне пора. — Папа отстранился, снял новую циновку с рамки, скатал в рулон и поднялся. — Скоро вернусь.

Сдвинув входную занавеску, он вышел.

Анюта легла на тюфяк. Только бы пережить этот день. Завтра она снова увидит незнакомца. Если с ней то-то случится, он может снова ее защитить.

Ну-ну, размечталась. Завтра он не вспомнит, как выглядела спасенная им девушка, пройдет мимо и не заметит.

А