Книга Призрачный свет - Уильям Джеймс Уинтл

имелось немало рукописных фолиантов, часть из которых я просмотрел довольно небрежно. Они, казалось, состояли в основном из старой корреспонденции и домашних счетов, записанных много лет назад. В то время мне пришло в голову, что тщательное изучение этих рукописных томов может пролить немало света на отечественную историю и на старые социальные условия, и я решил предложить это Джеку Болтону по его возвращении. Он всегда любил копаться в самых непредсказуемых источниках информации.

Однажды утром, перед завтраком, я зашел в библиотеку и сразу заметил на столе небольшой рукописный томик. Уже не в первый раз я видел эту книгу, не помня, чтобы брал ее с полки, но в этот раз я был совершенно уверен, что она не лежала там, где я ее обнаружил, когда я уходил из библиотеки поздно вечером. С тех пор, как я покинул библиотеку, никто, кроме служанки, которая должна была по утрам убирать ее, здесь не появлялась. Но пока я раздумывал, зачем ей могла понадобиться книга, она вошла, чтобы вытереть пыль, и принесла извинения за то, что была задержана другими обязанностями и поэтому не смогла заняться библиотекой раньше. Было ясно, что ее в комнате не было. Кто еще мог прикоснуться к книге?

Дело это показалось мне не очень важным, и я вскоре выбросил его из головы. Но на следующий день, когда я спустился, книга снова лежала на столе. Поэтому, когда наступила ночь, я сказал дворецкому не дожидаться меня, так как мне придется работать допоздна. Едва все стихло, и стало ясно, что все обитатели дома легли спать, я тщательно запер библиотеку и взял ключ с собой наверх. Утром я встал необычно рано, чтобы открыть комнату прежде, чем кто-нибудь из слуг узнает, что было сделано. Когда я вошел в комнату, книга лежала на столе!

На этот раз она была открыта, и между страницами лежала увядшая роза, которая при прикосновении рассыпалась в пыль. Очевидно, он лежала там уже много лет. Это еще больше усугубило загадку, которую я пытался разгадать, внимательно изучив книгу. Оказалось, что она состоит из серии любовных писем, датируемых временами Карла I, и своего рода дневника того же периода. Письма были по-своему трогательны, а в дневник записывались только обыденные поступки и переживания деревенской дамы, живущей однообразной и упорядоченной жизнью.

Не было абсолютно ничего, что указывало бы на то, почему кто-то или что-то из любой другой сферы существования должно было интересоваться этой книгой и, по-видимому, изучать ее, когда простые смертные спят. Но много раз после этого я находил книгу лежащей на столе, при отсутствии любого живого человека, которому бы понадобилось снять ее с полки. Тайна так и не была разгадана, и никакого разумного объяснения не было предложено.

Все это случилось несколько лет назад. На днях я встретил Джека Болтона и спросил его, случалось ли в Мостин-Грейндж что-нибудь странное. Он ответил, что каждодневные заботы оставляют мало времени для чего-то необычного, — ответ, который я могу расценить только как попытку уклониться от ответа.

Дом на скале

Все это произошло из-за того, что Сирил был слишком умен. Он впал в обычную ошибку, полагая, что таинственное нечто в его внутреннем сознании, которое он называл интуицией, было более здравым руководством к действию, чем обычный здравый человеческий смысл. Ему казалось, что лучший способ отвлечься от забот жизни, — это уединение, и вот тут-то он совершил ошибку. Самая большая из всех проблем, — это вы сами, во всяком случае, так было в случае с Сирилом. Потому что именно тогда он поверил, будто у него есть основания для беспокойства.

Что это было, не имеет отношения к нашей истории, поэтому нам не нужно останавливаться и размышлять об этом. Но это было нечто, требовавшее лечения, по словам Сирила, и лечение, которое требовалось, состояло в том, чтобы уйти от повседневности. Он заглядывал в читальный зал Британского музея в межсезонье, когда все разъезжаются, кроме дамы, которая пишет статьи для высшего общества, и мужчины, пытающегося найти решение квадратуры круга. Он прослушал курс университетских лекций по умножению эго, а также попробовал ловить лосося в низовьях Темзы. Но не мог избавиться от беспокойства.

И тут его осенила блестящая идея. Он был почти готов вознегодовать на внезапность, с которой она его поразила, ибо все, что имело привкус фамильярности, казалось особенно оскорбительным в его теперешнем настроении. Но от этой идеи не следовало отказываться: она должна была обрести воплощение. И он был вынужден признать, что идея была не такой уж плохой. Об этом стоило подумать, а думать — значит действовать.

Дело было вот в чем. Один его друг построил что-то вроде дома на одиноком утесе, в стремлении уединиться и писать романы. Дом располагался в уединенном месте, вдали от всего, кроме моря, на частной территории, и его обитатель мог быть свободен от посетителей, как ему того хотелось. Так случилось, что в утренней газете он увидел, что его друг проезжает через город и остановился у «Лэнгхэма». Сирил поднял трубку и набрал номер.

— Это ты, Говард? Как поживаешь? Нет, чувствую себя немного вялым, нервы тоже слегка не в порядке. Наверное, требуют отдыха. Послушай, старина, если твоя лачуга на утесе свободна, могу ли я пожить там недельку — другую? Что? Собираешься ее снести? Привидения? Крысы! Я не боюсь привидений. Да, спасибо; я закажу запас провизии и сделаю все сам, спасибо. Не нужно никого беспокоить. Большое спасибо, старина, это очень любезно с твоей стороны.

Итак, дело было улажено, и на следующий день долгая поездка по железной дороге, за которой последовало еще более длительное путешествие в коляске, привели Сирила к дому на утесе. Конечно, он оказался таким уединенным, как только можно было желать. В пяти милях от ближайшего города или, вернее, деревни, в доброй миле от главной дороги, в частном поместье, в котором редко кто жил, спрятавшийся за густыми зарослями кустарника и папоротниками по колено, это было идеальное место для человека, который стремился к одиночеству.

Обстановка, помимо желанного уединения, была просто великолепна. Дом стоял почти на самом краю высокого известнякового утеса, отвесно спускавшегося на сто футов к волнам, бьющимся у его основания. Утес возвышался, как миниатюрный мыс, рядом с маленькой бухтой, усеянной огромными валунами, вокруг которых длинные водоросли извивались, подобно водяным змеям, когда прилив сменял отлив, и наоборот. Со всех сторон утесы были пронизаны пещерами, которые волны выбили в древних скалах своим непрерывным накатом, а