Книга Привидения в доме на Дорнкрацштрассе - Оллард Бибер

А этот Адольф все не унимался, все требовал борьбы до последнего немца, – старый Стефан запнулся на секунду. – Или швейцарца, коли уж я оказался в вермахте… В эти часы мне уже совсем не хотелось умирать, я уже совсем не понимал, за что… Как, наверное, и этому русскому. Я всю жизнь об этом вспоминаю, размышляю, что было тем главным, что побудило меня тогда выстрелить.

– И что же? – напряженно выдавил из себя Макс.

– Страх, Максик. Только страх. Он во многом определяет человеческую жизнь. Это одно из врожденных человеческих чувств.

Пламенная речь деда Стефана закончилась. Он замолчал, сомкнув плотно губы. Еще одна жертва второй мировой. Его внук отчаянно размышлял над следующим вопросом. Только не молчать. Надо что-то спросить.

– Скажи, дед Стефан, ты тогда серьезно считал, что можно отыскать того русского и рассказать родственникам о его последних минутах? Как ты себе это представлял?

– Не знаю. В тот момент это было, наверное, какой-то блажью. Даже если бы получилось кого-то разыскать, что бы я сказал этим людям? Что вот перед ними тот, кто убил их сына, брата или внука, а теперь хочет повиниться? Не думаю, что им стало бы легче от моих слов. А меня они возненавидели бы еще больше. Да, это было, определенно, дурью так думать. Обыкновенная юношеская горячность.

Макс остановил деда жестом. Он понял, что пламенная речь продолжается и это пора прекратить.

– Хватит, дед. Ты и так уже вне себя. История распорядилась так, что ты уже никого не будешь искать – ни ты, ни твой бывший сосед по лагерной яме, который вовремя как эстафету передал эти вещи твоему внуку. Но я тоже этим заниматься не буду. Это не по моей части, хотя и интересно.

Дед Стефан протянул Максу иконку и фотографию.

– Ты прав, Максик. Возьми это и делай, что хочешь. Твой старый дед уже не в состоянии предпринять что-то такое.

Макс взял в руку иконку и внимательно ее рассматривал. Сказал:

– Послушай, дед. Тот русский был лейтенантом…

– Ну да.

– Я читал, что в Красной армии такие вещи не поощрялись…

– Какие?

– Ну как же? Лейтенант и иконка в его полевой сумке.

– Пожалуй, да. "Сигнал" писал, что все большевики безбожники. Однако могли быть исключения. В любом случае, этот лейтенант рисковал.

– Вот именно, – сказал Макс и снова принялся рассматривать иконку.

С задней стороны рамки, точно по ее размерам, была набита тонкая фанерка. Казалось бы, это сделано для усиления нехитрой конструкции. И это было понятно – рамка могла к тому времени рассохнуться, и кто-то ее заботливо укрепил, прибив фанерку мелкими гвоздиками. Макс подцепил фанерку ногтем и понял, что при желании ее можно легко отделить от основной рамки. Им овладело любопытство. Быстро отыскал в ящике стола перочинный нож и подковырнул им фанерку. Она легко отделилась. Под фанеркой он обнаружил бумажку. Бумажка пожелтела не менее, чем фотография, но при более пристальном рассмотрении на ней можно было прочесть надпись по-немецки. Это был почтовый адрес в Германии. Бумажка была с неровными краями и выглядела так, как выглядит фрагмент бумаги, вырванный вручную из более крупного. Сомнений быть не могло – эта пожелтевшая бумажка была именно таким фрагментом, вырванным вручную из почтового конверта.

Дед Стефан с интересом наблюдал за манипуляциями внука. Спросил:

– Что ты там обнаружил, Максик?

– Да вот, дед, кусочек почтового конверта, а на нем адрес в Германии.

– И где же?

– Как ни странно, в Висбадене, а это совсем недалеко от Франкфурта. Правда, сейчас такой улицы может и не быть вследствие ее исчезновения или переименования. Так что неспроста возил лейтенант с собой эту иконку. При удачном стечении обстоятельств он намеревался навестить этот адресок, но…

– Моя пуля остановила его, – перебил дед Стефан и снова помрачнел.

Макс никак не отреагировал на последние слова деда. В его голове вертелись мысли, какие и должны мучить сыщика, когда он сталкивается с непонятной историей – где же здесь состав преступления? Его, безусловно, нет. Очень любопытный факт с исторической точки зрения. Но кто оплатит это любопытство? Он работает не в "колхозе", которых когда-то так боялся дед Стефан. В то же время он понимал, что еще не поставил точку в этом вопросе. Деду же он просто сказал:

– Пожалуй, я заберу эти вещицы. Сегодня, дед, мы с тобой невольно сделали первый шаг в возможном расследовании – нашли любопытную бумажку.

Дед встрепенулся:

– Неужели займешься этим?

– Не обещаю. Скорее всего нет. А старому солдату Паулю Ботту сообщу, что он не ошибся. Встретиться вам, как я понимаю, вряд ли придется.

Непослушная слеза выкатилась из левого глаза деда Стефана. Он быстро утер ее рукой.

– Передай ему, что я не держу на него зла. Пусть поздно, но он все же исполнил данное мне обещание. А встретиться мы можем там… – дед Стефан посмотрел в потолок.

Макс весело сказал:

– Очень хотелось бы, чтобы это "там" существовало на самом деле, – потом добавил. – Не будем, дед, о грустном. Ты еще не забыл о торжественном ужине, который сегодня за завтраком объявил отец?

4

Через два дня после торжественного семейного ужина автомобиль Леона снова отвозил Макса по тому же маршруту, правда, в обратном направлении. В Берне он сел на такой же междугородный экспресс – только в табличках на вагонах поменялись местами начальный и конечный пункты следования. На прощание Леон сказал:

– Всего хорошего, Макс. Помни, что в нашем доме тебе всегда рады.

Он ничего не ответил, только приветливо махал Леону, пока не закрылась дверь. Вошел в купе и ощутил легкую грусть. Чтобы прогнать ее, стал вспоминать родные лица. Это привело к противоположному эффекту. Тогда он стал вспоминать блюда, которые приготовили мать и работница Эстель для праздничного ужина. И тут получалось плохо. Разносолы не вспоминались. На память пришел только его любимый жареный цыпленок под пикантным соусом с гарниром из тушеных грибов с луком, да еще вареная лапша, заправленная маслом и щедро посыпанная настоящим сыром из региона Эмменталь. Он напряг память. Ну да, еще были разные вина… Остальная же еда вспоминалась как нечто, чего было много и вкусно. Безусловно, все было замечательно – в своей холостяцкой жизни он не видит и десятой части того разнообразия. Слово "холостяцкая" сразу же напомнило о куче вопросов, суть которых сводилась к единственному – все хотели знать, когда же он женится. Вот уже и младший Леон на пороге этого события. Он вяло отбивался. Особенно наседала мать. Ей хотелось внуков. Макс