Книга Непрощенные - Владимир Кельт

спровадил заниматься больными.

Гюго повязал мясницкий фартук, надел длинные, выше локтя, широкие кожаные перчатки. Ухватился за свой волшебный бурдюк, отпил оттуда не меньше половины, после чего утер рот тыльной стороной ладони.

— Руки трястись не будут? — с усмешкой спросил я.

— Что вы, инквизитор. Кхех-кхе. У меня все поджилки трясутся, а вы руки, руки… С руками уж как-нибудь справлюсь.

Вскоре Михаэль привел Николаса. Экзорцист был бледен, ходил с трудом, отчего Михаэлю пришлось его подвести к стулу, который я предусмотрительно поставил в углу.

— Сдюжишь ритуал? — спросил я.

Николас кивнул. Переведя дух, он кое-как подошел к бочкам с водой. Снял с шеи тяжелый серебряный крест и принялся читать молитву. Когда вода была освящена, как раз вернулся Витор, приведя с собою прокаженных.

— А-ну, пошли! Чего встали, дохлые собаки? В комнату идите! — гаркал он, подгоняя прокаженных тумаками. — Возле стены стройтесь, крысы вонючие! Вот так. Так-то лучше.

Семеро замотанных в тряпье прокаженных встали подле стены. Головы смиренно опущены, руки трясутся, один из них громко всхлипнул. Я прошел вдоль шеренги, сдирая с них тряпье, чтобы получше рассмотреть. Первый больно изможден, едва на ногах держится. Второй сильно худ, кожа да кости. Третий весь в гнойниках, того и гляди помрет раньше времени.

— Этот. Этот и этот, — указал я.

— Молодые, почти здоровые… — с сожалением обронил Гюго. — Им бы полечиться, и быть может тогда…

— Худые и немощные не сгодятся, — жестко оборвал я и кивнул Витору, чтобы выпроводил остальных.

Клирики содрали с прокаженных одежду, связали им руки и ноги.

— Что вы собираетесь делать?! Во имя Господа, не надо! — голосила женщина, со слезами прикрывая наготу.

— Мы не виноваты! Мы ни в чем не виноваты!

— Оставьте! Пустите меня! Господом Богом прошу!

Люди сопротивлялись, умоляли, бранились, плакали. Никто из нас не обращал внимания. Сколь часто мы слышали мольбы и угрозы? Не счесть. Мы давно очерствели, перестали считать своих жертв людьми. Они — инструмент, что послужит высшей цели, и быть может, им зачтется перед Богом.

Им, но не нам.

И только Гюго смотрел на происходящее расширенными, испуганными глазами. Хлебал из своего бурдюка, крестился да бубнил молитву себе под нос.

Мы опоили прокаженных маковым молочком, и вскоре вопли стихли.

— Инквизитор, может бы лучше… Ну-у… — замялся Гюго. — Может их лучше убить сперва?

— Нет. Режь на живую. Чем дольше протянут — тем лучше, иначе ничего не выйдет.

Кивнув, Гюго взялся за скальпель. Витор уложил первого прокаженного на стол, тот медленно водил мутными глазами по комнате и глупо хихикал. Он все еще смеялся, когда Гюго вскрыл ему брюшину. Багровая кровь потекла по столу на пол, собравшись в лужу. Михаэль тут же вытер все тряпкой и швырнул в угол, не мешало Гюго еще поскользнуться и убиться. Кто тогда резать станет?

Прокаженный затих, его жизнь оборвалась, когда Гюго вытащил внутренности. Он, будто мясник за прилавком, сгреб потроха со стола в ведро, что стояло на полу. С влажным чавканьем туда попадали иссиня-черные змеи кишок, почки, легкие, сердце. Михаэль подал Гюго два наполненных святой водой больших бурдюка. Лекарь аккуратно уложил их в брюшину, осмотрел, и попросил еще один, после чего зашил покойника. Клирики стащили мертвеца со стола и уложили у стены. Следующий.

Когда все трое были под завязку напичканы святой водой, я приказал уложить мертвых на стоящие в другом конце комнаты лавки.

— Николас, ты готов? — спросил я.

— Конечно, — ответил экзорцист. — И да поможет нам Господь.

Мы принялись за дело. Николас раскрыл маленький молитвенник, правой рукой он держал над покойником крест. Я подошел к мертвым, закрыл глаза и провалился в черноту собственной души, чувствуя, как на кончиках пальцев клубится темная энергия, и как сила молитвы Николаса не дает мне сорваться в бездну. Сколько себя помню, эта скверна всегда была со мною. Однако впервые я ее по-настоящему понял, когда еще мальцом случайно переехал телегой соседскую черную кошку. Мне было так жаль, так больно и стыдно, что я — обычный деревенский мальчишка — захотел, чтобы кошка ожила.

И она ожила. Встала и пошла в курятник, влача за собою перебитые лапы.

А через несколько дней кошка-нежить начала гнить. Она ходила по улице, мяукала, ластилась ко мне и разлагалась. Мать тогда голосила, умоляла отца не доносить церковникам, но отец оставался непреклонен: «Дьяволову отродью не место в нашем доме!». Вскоре за мной приехал инквизитор, но вместо костра Церковь дала мне новую жизнь. С тех пор я — цербер Инквизиции.

Николас протянул мне кинжал — тот самый, что освятил сам папа. Я взялся за украшенную рубином рукоять, крепко сжал и разрезал себе ладонь. Теплая алая кровь потекла по запястью прямо в рот одному из мертвецов. Затем я напоил второго и третьего.

— Встаньте, — приказал я.

Мертвецы синхронно поднялись. Их глаза были пусты, зашитые грубыми нитками животы выпирали так, словно внутри зрело дитя. Кожа слегка посерела и натянулась, швы перестали кровоточить.

— Господи Иисусе… — перекрестился Гюго. — Черная магия…

— Некромантия, — поправил я.

***

К пещере у старой мельницы мы добрались к закату. Мертвецы, я, Витор и Михаэль. Остальные не пошли. Николас был еще слишком слаб, а от Гюго никакого проку в бою против адской твари. Да и кто тогда обо всем доложит в Рим, если я и мои псы поляжем?

Мрак, смрад и сырость окутали нас, как только мы пробрались в пещеру. Первыми шли мертвецы. Неуклюже переставляли ноги, шаркали и припадали, будто вместо ступней у них культи, но все же шли. Я слышал, как в их зашитой требухе плещется вода. Бесцветные, мутные глаза мертвецов ничего не видели, и мне приходилось прилагать немало усилий, чтобы направлять наше оружие к цели. Следом шел Витор, замыкал Михаэль. Я намеревался скормить мертвецов Обжорству и дождаться, когда святая вода отравит чудовище. Быть может, нам повезет, и тварь издохнет, на худой конец мертвая плоть и святая вода ее ослабят.

Тоннель резко вильнул вправо. Шагающий впереди мертвец вдруг споткнулся и упал. Из темноты послышалось глухое чавканье, будто беззубый дед хлебает похлебку. Пришлось остановиться. Витор передал мне факел, свет выхватил из мрака распластавшегося на камнях прокаженного. Из глаза покойника торчало тонкое серое щупальце; оно копошилось в глазнице, извивалось словно червь. Второй конец щупальца уходил в каменную стену, отчего казалось, что именно стена решила сожрать мертвечину.

Но я знал, что это не так.

— Проклятье! — выругался я, и кинжалом отсек щупальце.

Тут же из стены вынырнуло новое и впилось мне в ногу. А за ним еще,