Книга Как люди сотрудничают. Противостояние вызовам коллективных действий - Ричард Блантон

ситуациях, он, вероятно, благоприятствовал бы насильственному и агрессивному поведению, а не просоциальности. Марк Говард Росс (1992) подтверждает это результатами своего кросс-культурного исследования, в котором группы, получившие высокие баллы по частоте войн, также получили высокие баллы по жестким практикам социализации, которые потенциально могут привести к агрессивным формам поведения у взрослых мужчин. Может ли это хоть как-то соответствовать биологическому отбору на просоциальность? Сомневаюсь. Как напоминает нам Рэндольф Нессе (2001: 9), групповой отбор может с такой же легкостью отбирать "склонность к дегуманизации, эксплуатации и убийству членов чужих групп, что вряд ли является типичным примером морального поведения".

 

Недостатки теории группового отбора проявляются в полной мере, когда мы рассматриваем хорошо известные общества аборигенов высокогорной части Новой Гвинеи. Д. К. Фейл (1987) в своей работе по кросс-культурному сравнению выделяет две модели сообществ, одна из которых характеризуется высоким уровнем внутригрупповой солидарности и относительно закрытыми границами, а другая - более подвижными групповыми границами. В последнем случае, преимущественно в западной части Новой Гвинеи, конкурирующие Большие Люди и их фракции участвуют в обмене свиньями через обширные сети взаимодействующих домохозяйств, и эта модель связана с относительным сокращением как общинной жизни, так и общих религиозных ритуалов. Интересно, что в другой, преимущественно восточной социальной модели Новой Гвинеи, состязания Больших Людей встречаются реже. Вместо этого высокие уровни внутригрупповой сбалансированной взаимности и общие религиозные верования сочетаются с тщательно продуманными ритуальными циклами, которые обеспечивают сравнительно высокий уровень социальной солидарности в тесно связанных нуклеированных сообществах.

 

Согласно представлениям Дарвина и современной теории группового отбора, восточные группы должны быть более успешными и иметь тенденцию к распространению за счет формирований Большого Человека, однако в реальности все обстоит с точностью до наоборот. Именно на востоке существуют более выраженные адаптивные проблемы, обусловленные межгрупповой конкуренцией, выражающейся в разрушительной модели "тотальной" войны с небольшим количеством правил ведения боевых действий. Эта модель приводит к более высокой, по сравнению с западным регионом, смертности мужчин и женщин от войн на душу населения, вплоть до 32 процентов мужчин на поколение, погибших в боях. Кроме того, в восточном регионе средний размер группы меньше, чем в западном, а общая плотность населения ниже. В западном регионе войны рассматриваются как разрушение обмена между группами на большие расстояния и циклов обмена, которые служат витринами для соревнования за престиж. Соответственно, "большие люди" поощряют институты, включая выплаты компенсаций за войну, похожие на древнюю англосаксонскую практику wergild, которые "сглаживают" интенсивность войны.

 

Наконец, есть вопрос о роли религии в обеспечении сплоченности группы и группового отбора. Как правило, биоматематики видят положительные эволюционные результаты от совместного использования религиозных верований в эволюции сотрудничества, поскольку религиозные системы верований обычно подчеркивают важность морального поведения и тем самым служат примером ключевого аргумента теории коэволюции гена и культуры. Однако этот аргумент также не проходит проверку на объяснительную адекватность, поскольку даже когда члены группы разделяют религиозные заповеди, они часто сталкиваются с проблемами сотрудничества. По словам Мэри Дуглас и Аарона Вильдавски, "в религиозной социологии принято считать, что частые расколы и распады - нормальное явление для сект и коммун" (Douglas and Wildavsky 1982: 111). Учитывая, что в таких группах часто происходят расколы, некоторые исследователи обратились к новой перспективе понимания роли религии и ритуала в развитии групповой социальности, которая согласуется с теорией коллективных действий. Эта точка зрения, называемая "теорией дорогостоящих сигналов", указывает на то, что, несмотря на общие религиозные взгляды и ритуалы, выживание группы зависит от уверенности каждого члена в том, что другие будут действовать с учетом групповой выгоды. В своем сравнительном исследовании религиозных групп экономист Лоренс Ианнакконе (Laurence Iannaccone, 1992) указывает на один из способов, с помощью которого проблема уверенности может быть хотя бы частично решена. Он отмечает, что продолжительность жизни религиозных групп была больше, когда требования, предъявляемые групповыми соглашениями - например, частота ритуальных циклов - были более обременительными с точки зрения времени и энергии, которые они требовали. Он интерпретирует такие обязательства как форму "дорогостоящего сигнализирования" (или "репутационного символизирования", по выражению Т. К. Ана и соавторов [Ahn et al. 2004: 131-35]), понятие, впервые предложенное Амоцем Захари (1975). Захари указывает, что сигналы, которые дорого обходятся сигналисту, а именно, являются препятствием, будут восприниматься как более надежные и, следовательно, с большей вероятностью повысят уверенность в намерениях сигналиста, чем это было бы возможно при использовании менее затратных сигналов.

 

 

Почему дарвиновский биоматематический подход к сотрудничеству пользуется таким доверием?

 

"В последние годы вокруг теорий, пытающихся объяснить, как наш мозг вырабатывает эмпатию, мораль и добрую волю, выросла целая индустрия". (Oren Harman 2015: B7)

 

Несмотря на непроверяемые выводы, неадекватную теорию человеческой психологии, сводящую мотивы к нескольким жестким категориям, и биологический редукционизм, биоматематическая теория сотрудничества завоевала значительный авторитет в академических кругах и в широкой культуре. Например, престижные журналы Nature и Science (последний является главным журналом Американской ассоциации содействия развитию науки) часто публикуют отчеты об эволюции человеческого сотрудничества, основанные не более чем на экспериментальной игре или компьютерной симуляции (я могу только заключить, что фраза "компьютерная симуляция" блестит в глазах редакторов). Моя задача в этом разделе - попытаться найти смысл в том, что я вижу как необоснованное принятие ошибочной теории. Я возвращаюсь к вопросу о благосклонном отношении к эволюционной психологии в заключительной главе, где рассматриваю последствия эволюционной психологии для разработки политики в области сотрудничества.

 

Краткий взгляд на дарвинизм в культуре и науке

 

Теоретической основой биоматематического подхода является теория естественного отбора Дарвина, и его обычно с большим почтением цитируют в этой литературе. Заслуженно ли такое внимание к Дарвину? Конечно, дарвиновская теория является основополагающей для большей части биологического мышления, но исторически идеи Дарвина не всегда воспринимались так благосклонно, как сейчас. Сегодняшнее поклонение Дарвину - это один из этапов истории теории, которая со времен своего основателя переживала взлеты и падения популярности и престижа в западной науке и популярной культуре. Дарвинизм достиг своего пика в конце XIX - начале XX века, когда социальные различия во всем спектре человеческого опыта обычно рассматривались через призму биологии, особенно расы. Эта ярко выраженная биологическая точка зрения была дискредитирована в первые десятилетия двадцатого века по мере изменения представлений о расе и расизме, а также в связи с растущим осуждением евгеники - движения, изначально вдохновленного последователями Дарвина.

 

Сегодня дарвинизм возрождается, вызывая положительный отклик в когнитивных путях исследователей и общественности, но не столько, как я надеюсь, из-за возвращения расового мышления, хотя антропологи опасаются, что это может произойти. Скорее, возрождение