Книга Спецназ Его Величества. Красная Гвардия «попаданца» - Сергей Шкенев

– Не стоит жадничать. И не беспокойтесь, бумагу для казначейства на две сотни матросов получите сегодня же.

– Хорошо, милорд.

– Так что насчет пополнения?

– Сколько у меня времени?

– Две недели, сержант. Да, черт возьми, сам знаю, что немного, но выход эскадры в Средиземное море зависит не от меня.

Толстой улыбнулся:

– Найду.

– Точно?

– Через десять дней на «Геркулесе» соберутся самые отчаянные головорезы, каких только выдел свет.

– Вы мне нравитесь, Симмонс.

– Спасибо, сэр! Служу Его Величеству!

Документ

«Приемы и правила стрельбы из винтовки с ночезрительным прицелом.

В зависимости от условий стрельбы и от огня противника стрельба может вестись из положения лежа, сидя, с колена и стоя. В ночное время исключительно лежа.

В боевых условиях стрелок занимает и оборудует место самостоятельно. В населенном пункте место может быть выбрано на чердаке, в окне здания, в фундаменте строения.

Позиция стрелка должна быть тщательно замаскирована.

…

…и тд.

Министерство Обороны Российской Империи. 1835 год. Для служебного пользования»

Глава 3

Санкт-Петербург. Михайловский замок

Приятно устраивать людям праздники. Не те пышные торжества, на которые собирается половина столицы и четверть Европы, а уютный вечер для своих. Тем более в негласной «Табели о рангах» такие камерные приемы стоят гораздо выше парадов в честь прибытия иностранных августейших особ. Ну их к чертям, я сам себе августейший!

– Ваше Императорское Величество! – Кулибин салютует бокалом. – Ваше здоровье!

Иван Петрович не пьет. Вообще не пьет. Разве что иногда, да и то по великим праздникам, сделает глоток-другой цимлянского. Сегодня же он изрядно навеселе – не каждый день в императорском дворце чествуют земляков и родственников. Александр Федорович Беляков, из-за приезда которого и собралось блистательное общество, как раз и есть земляк и родственник одновременно. Да к тому же министр золотодобывающей промышленности, не баран чихнул!

– Будь здоров, граф!

Совершенно верно, граф – это Кулибин. Получил титул за изобретение всего, что только возможно вообще, и казнозарядной винтовки своего имени в частности. Там много еще чего набралось, и в моем времени вполне бы заслуживало Сталинской премии и ордена Ленина. Да, я не оговорился… в моем времени и именно Сталинской премии. Это время, в общем-то, тоже мое, но стало таковым не так уж давно. Чувствуете? Нет, не запах коньяка, а мысли? Мое, мое, мое… Тяжкий груз императорской власти накладывает определенный отпечаток на манеру изъясняться и общее поведение. А может, и душу уродует, но не разобрался еще.

Я – император. Если кто-то хочет подробностей, то вот они: император Всероссийский и прочая, и прочая, и прочая Павел Петрович Романов, более известный как Павел Первый. Совсем недавно, меньше полутора лет назад и почти полтора века вперед, мне и в голову не приходило, что такое возможно. Но вот… да, черт побери, вот оно! Радует? Как-то не очень…

Итак, все началось тринадцатого сентября тысяча девятьсот сорок третьего года, когда в землянку, где кроме меня находился Мишка Варзин, попал снаряд немецкой гаубицы. Или не попал… Или еще что-то случилось, но вот оказался здесь. Каким образом? Не знаю и знать не хочу! И что оставалось делать? Только работать… вот и работал по мере сил, которых оказалось неожиданно много. Сначала хватался за все подряд, но постепенно жизнь наладилась, и теперь за мной лишь общее руководство. А то в прошлом году дело дошло до того, что чуть не лично командовал егерями, выбивающими незаконно добытое золото из бандитствующих сектантов на Макарьевской ярмарке. Ладно еще англичане нападением на Петербург подсказали – не царское это дело, разбойников потрошить.

Незаметно и тихо подошедшая императрица отвлекает от мыслей о государственных проблемах, чтобы тут же озаботить новыми:

– Павел, тебе нельзя быть таким серьезным. Хотя бы сегодня.

– Это почему же?

– Улыбка монарха является таким же орудием политики, как армия или флот.

– Ты преувеличиваешь, душа моя.

– Нисколько! – Мария Федоровна смеется, но в глазах веселья нет. – Посмотри вокруг, ну?

– И что я здесь не видел?

Но на всякий случай следую совету. Нет, вроде ничего необычного. Вот в уголке о чем-то спорят два генерала с одной и той же фамилией – министр государственной безопасности Александр Христофорович Бенкендорф даже руками размахивает, объясняя что-то генерал-лейтенанту Христофору Ивановичу Бенкендорфу. Наверняка отбивается от попыток отца оженить сделавшего блистательную карьеру сына. Молодец, не сдается и не поддается на провокации. Бывший командир Особой Павловской гвардейской дивизии у нас вообще большой оригинал – жениться желает непременно по любви и любые разумные доводы, противоречащие оному желанию, отвергает категорически.

А вот еще один министр. Его должность именуется «министр по делам инородных национальностей, реформирования и расширения казачества, внутренних и частично внешних дел». Зато теперь ни одна сволочь не упрекнет генерал-майора Платова в самоуправстве, когда тот в очередной раз подвинет кавказскую границу верст на сто. Подобное случилось в начале зимы – раздосадованный прерванным Индийским походом Матвей Иванович, ни у кого не спросясь, по дороге на родной Дон немного пошалил, результатом чего стала небольшая победоносная война с некоторыми территориальными приобретениями. Проказник, про что и говорю.

Мария Федоровна внимательно наблюдает за мной:

– Ну и как, дорогой?

– Душа моя, люди прекрасно обходятся без моих улыбок, им и так есть чем заняться.

– Даже ему? – Короткий жест в сторону виновника сегодняшнего торжества, стоящего в полном одиночестве и некоторой растерянности.

Вот проклятье, совсем упустил из виду, что у Александра Федоровича здесь нет знакомых, исключая меня, Машу и Кулибина. Но Иван Петрович скачет по зале молодым козликом. А к нам Беляков подойти стесняется и опасается. Все-таки одно дело пить водку с императором в скромном жилище купца третьей гильдии, и совсем другое – увидеть его в почти музейных интерьерах Михайловского замка, на скользком паркете, в окружении блистающих орденами генералов и блистательно прекрасных дам. Я бы тоже на его месте чувствовал себя не в своей тарелке.

– Федорыч! – Оклик звучит негромко, но для тренированного уха опытных царедворцев кажется громом небесным.

Вот чему удивляюсь до сих пор, так это тому, что внешним проявлениям монаршего расположения придается слишком большое значение. Среди собравшихся это заметно в гораздо меньшей степени, но обычные лизоблюды гордятся даже званием мудака, если оно дано высочайшим мнением.