Книга Клетка ангела - Анна Зайрес

просыпаюсь.

Мой сердечный ритм снова учащается, но с эмоцией гораздо более сложной, чем страх. Он снова переоделся, на этот раз в один из идеально сшитых костюмов, которые он предпочитает за ужином. Накрахмаленная белая рубашка и узкий черный галстук завершают строгий наряд, подчеркивая его мужскую красоту таким образом, который должен быть незаконным — не то чтобы его волновала такая тривиальная вещь, как законность.

Учитывая то, что я видел, как он делал ранее сегодня, мой похититель не особо разбирается в верховенстве закона.

По крайней мере, я подозреваю, что он мой похититель. Нам еще нужно поговорить об этом.

"Как ты себя чувствуешь?" — мягко спрашивает он, останавливаясь рядом с моей кроватью. Прежде чем я успеваю ответить, он щупает мой лоб тыльной стороной ладони и хмурится, затем вытаскивает термометр из внутреннего кармана пиджака.

Хм. Кажется, меня немного лихорадит.

— Открой, — инструктирует он, поднося термометр к моим губам, и я подчиняюсь, чувствуя себя нелепо ребенком, когда он сует его мне в рот и приказывает держать. Через несколько секунд термометр пищит, и он смотрит на маленький экран сбоку.

«Девяносто девять целых два десятых», — говорит он с облегчением, пряча устройство обратно в карман и садясь на край кровати. «Доктор предупредил, что у вас может быть субфебрильная температура до того, как подействуют антибиотики».

"Действительно? Это вещь? В меня никогда раньше не стреляли».

Его белые зубы сверкают в ослепительной ухмылке. — Да, я знаю по личному опыту.

Мое непослушное сердце снова ускоряет темп, и моя кожа нагревается так, что это не имеет ничего общего с субфебрильной температурой. "Думаю, теперь у каждого из нас есть свои военные истории».

— Думаю, да. Его улыбка исчезает. — Как ты себя чувствуешь, если не считать лихорадки?

«Как будто кто-то использовал меня в качестве теннисного мяча в матче с Сереной Уильямс», — говорю я, не задумываясь, только для того, чтобы пожалеть об этом, когда выражение его лица мрачнеет, а челюсть опасно напрягается.

«Эти ублюдки. Если бы я только добрался туда раньше… Его пальцы угрожающе сжимаются на бедре.

— Нет, не надо. Инстинктивно я тянусь, чтобы накрыть его руку своей. «Если бы не ты, я бы не…» Я сглатываю, беспорядочные образы из кошмара вторгаются в мой разум. — Я бы не справилась.

И это стопроцентная правда. У меня не было возможности по-настоящему подумать об этом, но если бы он не пришел за мной, если бы он не использовал свои страшные «ресурсы», чтобы выследить меня так быстро, как он это сделал, я была бы уже в шести футах. под, после первых страданий в результате жестокого изнасилования.

Николай спас меня.

Какими бы ужасающими ни были его методы, он спас мне жизнь.

Его взгляд на секунду падает на мою руку, и выражение его лица снова меняется, угроза в тигриных глазах уступает место темному жару, который кажется бесконечно более опасным. — Зайчик… — Его голос становится мягче, глубже. "Я.."

— Так что спасибо, — выпаливаю я, отдергивая руку. Спаситель я или нет, но я не могу позволить себе снова попасть под его чары, не могу позволить себе забыть, кто он такой и что он сделал. — Прости, что не сказала этого раньше, но я так, так благодарен. Я знаю, что обязана тебе жизнью и даже больше. Тебе не нужно было приходить за мной, но ты это сделал, и я очень ценю это. Если бы тебя там не было, я…

Он прижимает два пальца к моим губам, останавливая мою бессвязную речь. — Тебе не нужно меня благодарить. Он наклоняется надо мной, кладя одну ладонь на подушку рядом со мной, а другую сгибая на моей щеке. Взгляд у него мрачный, сосредоточенный, тон серьезный. «Я всегда буду защищать тебя, зайчик. Всегда."

Я смотрю на него, моя грудь наполняется противоречивой смесью эмоций. Облегчение и тревога, благодарность и страх, радость и боль — это как маятник внутри меня, качающийся туда-сюда между двумя крайностями, двумя версиями Николая, существующими в моем сознании.

Тот, что до рассказа Алины, и тот, что после.

Заботливый любовник и жестокий убийца.

Какой из них настоящий?

С усилием я останавливаю кружащиеся мысли и моргаю, чтобы разрушить гипнотическое притяжение этого золотого взгляда. Самое главное сейчас — понять, где мы находимся.

— Тебе не обязательно меня защищать, — говорю я, придавая своему тону уверенность, которой я и близко не ощущаю. — Убийцы мамы мертвы, и даже если Брансфорд пришлет других, нет никакой гарантии, что они меня найдут. Я могу просто покинуть страну, исчезнуть и…

"Нет." Слово наполнено резкой завершенностью, когда он выпрямляется и отдергивает руку. Его красивое лицо имеет жесткие, бескомпромиссные линии. — Ты никуда не пойдешь.

— Но ты в опасности со мной здесь. Твоя семья в опасности».

Я приводил этот аргумент раньше, и сейчас он так же неэффективен, как и тогда. Выражение лица Николая становится еще жестче, в его взгляде появляется дикая напряженность. «Ты не уйдешь. Охранники остановят тебя, если ты попытаешься.

Тогда это правда. Я правильно понял его отказ выпустить меня из машины. Я его пленница.

Это знание наполняет меня в равной степени страхом и облегчением. Теперь это открыто; мы закончили притворяться. Конечно, он меня не отпустит. Я знаю страшную тайну его семьи. Я своими глазами видел, как он убивал. Совершенные им преступления посадили бы обычного человека на электрический стул, но Николай Молотов слишком богат, слишком могущественен и, что более важно, слишком безжалостен, чтобы когда-либо расплачиваться за то, что он сделал.

Какими бы ни были его намерения по отношению ко мне до откровений Алины, сейчас он может сделать только одно.

Задержите меня. Держи меня там, где я никогда не смогу раскрыть то, что знаю.

По крайней мере, я надеюсь, что это единственный план действий, который он рассматривает. Потому что есть гораздо более эффективный способ заставить меня молчать, тот, который, похоже, выбрал мой биологический отец.

Но нет. Может быть, это наивно с моей стороны, но я не могу заставить себя поверить, что Николай убьет меня. Не с мощной, эмоционально заряженной связью, которая шипит между нами. Не тогда, когда он приложил столько усилий, чтобы спасти мою жизнь.

И в том-то и дело, понимаю я, глядя на его безжалостное выражение лица. Вот почему, в извращенном смысле, это облегчение знать, что я не могу уйти. Я должен хотеть уйти. Мне хотелось бы бежать как можно дальше от этого опасного человека и от того, что он, кажется, зациклился на мне. Но я не хочу. Не