Книга Один - Дэвид Арчер

class="p1">Хоффстаддер рассмеялся, затем, видя, что это было воспринято не очень хорошо, стал серьезным: "Эд? Серьезно?"

Теперь в глазах инспектора Баккея был след раздражения.

"Вы будете удивлены, Джей, тем, каких людей мы находим интересными. Академики и дипломатический персонал — одни из тех, кого мы находим наиболее интересными. Кажется, что они всегда занимаются вещами, которые не совсем связаны с их заявленной работой. Доктор Хэмптон попадает в обе эти категории".

Джей кивнул: "Да, я знаю, что он был прикреплен к посольству США в качестве советника по торговле. Меня удивило то, что вы считаете его интересным. Вряд ли я могу представить кого-то менее интересного!"

Инспектор проигнорировал это замечание: "Как за человеком, представляющим интерес, мы наблюдали за ним. И за последние тридцать шесть часов он исчез".

Хоффстаддер сел вперед: "Исчез?"

"Да, Джей, исчез".

Джей глубоко вздохнул и медленно поднял плечи: "Я хотел бы помочь тебе, Джерри, но, как я уже сказал, я очень мало общался с Эдом. Это было больше похоже на знакомство по кивку, чем на что-то еще".

Дверь открылась, и вошла Мэй с подносом с кофе, сливками и сахаром. Она поставила его, улыбнулась инспектору и ушла. Джей налил, и тишина стала тяжелой и неуютной. Передавая Баккею его чашку, Джей сказал:

"Джерри, что у тебя на уме? Мы знакомы уже несколько лет, и надо быть слепым, чтобы не заметить, что тебя что-то беспокоит". Он сделал глоток своего кофе и выдержал взгляд полицейского. Отставив чашку, он продолжил: "Я уже говорил тебе, что мы с Эдом были знакомы, и в последний раз я видел его, — он сделал паузу, — думаю, около шести недель назад. Если важна точная дата, я могу попросить Мэй уточнить, когда была эта конференция".

Инспектор Херардо продолжал следить за его лицом, как будто наблюдал за сценой, разыгрывающейся на экране телевизора: "Мы знаем, когда была конференция, Джей".

Джей покачал головой: "Нет", — сказал он и поднял указательный палец правой руки: "Нет, я говорю ложь…"

Баккей поднял бровь: "Ложь?"

"Это манера речи, выражение. Я видел Эда совсем недавно. Наверное, неделю или десять дней назад. Он позвонил и спросил, не могли бы мы встретиться для беседы в каком-нибудь баре". Он нахмурился, словно в раздумье: "Скайро", кажется, он назывался, на Калаян-авеню".

"Что он хотел?"

Джей рассмеялся: "Денег! Он знал, что я близок с профессором Карло Пангаланганом, деканом юридического факультета, и хотел, чтобы я потянул за ниточки, чтобы получить для него почетную кафедру на факультете. Я сказал ему, что не могу этого сделать. Я выпил виски, он выпил газированной воды, и мы разошлись в разные стороны".

Инспектор Баккей несколько раз кивнул, затем вздохнул и сел вперед, поставив локти на колени и уставившись в пол.

"Позволь мне рассказать тебе, что у меня на уме, Джей".

"Конечно. Если я могу помочь, знай, я помогу".

Баккей поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с глазами Джея, и улыбнулся: "Что у меня на уме: почему ты мне лжешь?"

Джей нахмурился: "Успокойся, Джерри".

"Где доктор Хэмптон?"

"Понятия не имею".

"Ты привлечешь много нежелательного внимания, Джей. Ты этого не хочешь".

"Будь я проклят, Джерри! Ты мне угрожаешь?"

"Я не угрожаю тебе, Джей. Я предупреждаю тебя как друг".

Джей глубоко вздохнул и откинулся в кресле. Он молился о том, чтобы правильно выбрать время. Он со вздохом выпустил воздух и закрыл глаза.

"Хорошо, Джерри. Я буду откровенен с тобой. Ни для кого не секрет, что война с наркотиками на Филиппинах очень тяжелая. У нас безоружных женщин застреливают на улицах, детей полицейские загоняют в подворотни и убивают, местных чиновников расстреливают в тюрьме без суда и следствия. Независимо от прав и виноватых, для американского академика среднего класса это довольно тяжелые вещи".

Инспектор Баккей покачал головой: "И что?"

"У Эда, — Джей пожал плечами и развел руками, — эмоциональные проблемы. И единственное, как он мне сказал, что он может спать большую часть ночи, — это если он под кайфом. Ему нужна конопля, и он хотел узнать, могу ли я достать ее для него. Я сказал ему, что ни за что. Я не собираюсь подвергать свою семью риску, чтобы достать ему наркотики. Я сказал ему, чтобы он пошел к врачу".

" Ты хочешь сказать, что доктор Хэмптон торговал наркотиками?"

"Нет, Джерри! Я говорю тебе, что у него были проблемы со сном, если он не мог выкурить косяк!".

Инспектор Херардо Баккей положил руки на колени и встал.

"Мой совет тебе, Джей, как другу, — будь очень осторожен с теми, с кем ты общаешься в ближайшие несколько недель. Мы будем наблюдать".

Он ушел, не допив кофе и не попрощавшись. Общение без помощи языка было ясным. Он не мог рассчитывать на то, что дружба инспектора Херардо Баккея вытащит его из горячей воды, если он по неосторожности в нее попадет.

Эта мысль вызвала выброс адреналина в его животе, и он потянулся к телефону. Голос его секретаря сказал: "Да, доктор Хоффстаддер?".

"Мэй, соедините меня с моей женой, хорошо?"

"Сейчас, доктор Хоффстаддер".

Он положил трубку и откинулся в своем огромном кожаном кресле. Небо над листвой над Ромуло-Холлом казалось странно неподвижным. Это напомнило ему тот случай, когда он принимал кислоту в колледже в Нью-Йорке. Тогда у него тоже было ощущение полной неподвижности и безвременья, что время — это вызванная химикатами иллюзия, которая скрывает бесконечность других реальностей, сосуществующих с этой. На этот раз в нем нарастал ужас от того, что некоторые из этих реальностей могут внезапно стать неприкрытыми. Реальность, например, оказаться в филиппинской тюрьме.

Телефон напугал его, и он сел вперед, чтобы поднять трубку.

"У меня ваша жена на первой линии, доктор Хоффстаддер".

"Спасибо, Мэй". Он нажал на первую линию: "Привет, дорогая".

"Джей, все в порядке?"

"Конечно, разве влюбленный муж не может время от времени звонить своей жене, чтобы сказать, что любит ее?"

Она помолчала мгновение, затем: "Я могу вспомнить нескольких моих друзей, которые сказали бы мне, что я сейчас очень подозрительна, и если ты принесешь мне цветы сегодня вечером, я должна с тобой развестись".

"Это для тебя циничные американские жены эмигрантов. Знаешь, на что я падок, Глория?".

Он использовал ее имя намеренно, чтобы привлечь ее внимание к тому факту, что он говорит серьезно. У них был разговор — или, как она называла его, "Разговор" с большой буквы — много лет назад, когда он рассказал ей о двойственном характере своей работы. Время от времени он напоминал