Книга Это всё ты - Елена Тодорова

активности.

Большинство выбирают футбол.

С некоторой тоской наблюдаю за тем, как парни и девушки делятся на смешанные команды. Но, естественно, не допускаю даже мысли, чтобы присоединиться к ним.

Во-первых, без Святика я не играю. Во-вторых, там остался Ян.

Мы с Валиком, Викой и еще группой девчат направляемся к площадке, которая находится в небольшом кармане между секторами трибун. Распределяемся по тренажерам и, лениво выполняя требуемые действия, болтаем.

– Этот Нечаев… – протягивает в какой-то момент миниатюрная брюнетка, имени которой я не успела запомнить.

– …феноменальный придурок, – повторяет диагноз Вика.

Я же вздрагиваю, будто мне в спину ударило тем самым арктическим ветром. Кусая губы, молча кручу эллипс.

– Да, мудак, – соглашаясь, хихикает брюнетка. Кира, всплывает у меня в мозгу ее имя. – Но такой сексуальный. Глянул на меня сегодня пару раз, я чуть не описалась.

Господи… Что за мерзость? Смотрю на все других, рассчитывая, что увижу на их лицах то же отвращение, что испытываю сама. Но они хохочут, будто это прозвучало забавно.

– Да, – поддерживает еще одна брюнетка. – Взгляд у него какой-то волнующий. На меня так тоже еще не смотрели.

– Это просто чрезмерная похоть, девочки, – заявляет Вика.

Я чувствую, что краснею. И начинаю злиться. Не только на Яна. На них всех.

– Ну и ладно! – выкрикивает Кира. – Похоть так похоть. Когда еще трахаться, как не в студенческие годы!

Я чуть с тренажера не падаю. Застываю, шумно дыша. Растерянно перехватываю взгляд Валика. Похоже, этот разговор неприятен только нам с ним. Вика вместе с другими девчонками смеется.

Почему все такие глупые? Откуда они только пришли?

У нас в гимназии таких обсуждений никогда не водилось. Если это та самая взрослая жизнь, то мне в ней уже не нравится.

– Да дело не в похоти, кисы… – снисходительно толкает блондинка с накачанными губами. Ее имя я запомнила сразу, потому как оно выделялось – Мадина. – Мм-м… Тут нечто другое… Но в постели с ним… Мм-м… Точно будет классно… – воркует с неестественными томными паузами.

Возможно, это из-за тренажера-бабочки, в котором она разводит и сводит руки. Но звучит крайне бесяче. Смотрю на нее, сощурившись, и осторожно прикидываю, что раньше случится: из крошечного топика вывалится ее грудь, или глаза у Валика.

– Этот, который рядом с Нечаевым сидит, тоже горячий.

– Самсонов?

– Да, Макс.

– Юния, а ты откуда Нечаева знаешь? – неожиданно обращается ко мне Мадина.

Я теряюсь. И зачем-то, абсолютно бессмысленно, вру.

– Вовсе я его не знаю.

Теперь все смотрят на меня. Смотрят и молчат.

Кровь одуряющей волной ударяет мне в череп, вызывая головокружение. Сердце принимается судорожно и слишком усердно качать остатки, будто у меня там бездонная скважина.

Схожу с эллипса, когда понимаю, что просто свалюсь.

Отряхиваю лосины. Заправляю болтающуюся у лица прядь за ухо. Нервно натягиваю рукав мастерки на запястье. И только после этого неуверенно поднимаю взгляд.

– Вот что ты врешь, а? – бомбит Мадина, заставляя меня задохнуться.

Я размыкаю губы, тяну кислород… Но сказать так ничего и не успеваю. Услышав, что кто-то бежит позади, резко разворачиваюсь.

– Один игрок травмирован, – сообщает с улыбкой распаленный докрасна Самсонов. – Нечай сказал, что ты можешь заменить.

Максим смотрит мне в глаза, но я не соображаю, что несет в себе это извещение. Пока он не наклоняется, чтобы обхватить мои ноги под коленями и закинуть меня себе на плечо.

6

Как ты смеешь?

© Юния Филатова

В происходящее невозможно поверить.

Самсонов такой же варвар, как и Нечаев. Возможно, даже хуже. Двух секунд достаточно, чтобы сделать выводы: он ведет себя как архантроп, который застрял на нижней ступени первобытной культуры. Ведь он несет меня на плече, словно дикарь свою добычу! Никто никогда со мной подобным образом не обращался. И сейчас, когда Самсонов опускает меня ногами на поле, я едва сдерживаю слезы унижения.

Сжимая руки, которые вдруг ощущаются неестественно крошечными и безумно слабыми, в кулачки, подаюсь вперед, чтобы поставить лохматое чудовище перед фактом: со мной так нельзя.

Но он даже не удосуживается опустить взгляд и посмотреть на меня. Складывая ладони вокруг рта рупором, горланит, как отмашку:

– Гаси!

Я шумно вздыхаю и машинально оборачиваюсь. Пространство вращается вместе со мной.

«Танцующего» в воротах голкипера улавливаю смазанно. Все мое внимание заостряется на уверенно берущем разбег Яне. Он, как и раньше, производит идеальный расчет своим действиям. Размах, удар, и мяч вместе с частичками газона взлетает над землей.

По моей коже разбегаются мурашки. Сердце принимается усердно бахать в ребра. Дыхание обрывается. Пока я наблюдаю траекторию пути, которую преодолевает мяч, здравый смысл блокируется. Вместо него в моей голове врубаются те участки, которые производят гормоны. Мое сознание плывет от восторга.

Голкипер прыгает, но у него нет шансов даже дотронуться до мяча. Заваливаясь на бок, он лишь прослеживает, как тот влетает в нижний правый угол ворот, заставляя сетку натянуться и пойти волной.

Часть игроков, находящихся на поле, взрывают пространство криками радости. Я же, перерабатывая чувство неожиданного и наивысшего благоговения, едва не звеню от напряжения.

Не хочу смотреть на Яна… Не хочу… Но он притягивает мой взгляд, словно магнит, а поймав, уже не отпускает. Смеется, купаясь в триумфе. Он ведь не умеет радоваться тихо. Да все его эмоции всегда на полную катушку.

Ему же плевать, что о нем подумают люди. Ему плевать, задевают ли его чувства кого-то еще. Ему плевать, когда этот обуревающий шквал обрушивается на меня, заставляя сомневаться в важности тех правил, по которым я живу.

– Я не буду играть, – оповещаю слишком мягко и глухо, чтобы это можно было принять за уверенное решение.

Но откуда мне взять силы, если внутри все расходилось так, что сердцу места мало.

Ян склоняет голову, но зрительный контакт не разрывает. Глядя исподлобья, лениво облизывает губы. Дрожь, которую это действие у меня вызывает, я списываю на инстинкт самосохранения.

Я ведь знаю Яна. Он не сдастся. Будет провоцировать.

– Так и знал, что ты струсишь, – припечатывает ожидаемо.

Я все понимаю. Но… Эти слова все равно оставляют ожог. По всему моему телу. Жар ощущается так явственно, будто его голос превратился в газообразное токсичное вещество и стремительно пронесся по мне с головы до ног, не оставив ни миллиметра здоровой кожи.

–