Книга Последний Эйджевуд - Юрий Корнеевич Смолич

картины борьбы их родителей и старших братьев. И хотя сами они не принимали участия в этой борьбе, им казалось, что слова Тома они уже слышали дома, на советской родине.

Том продолжал:

— Война объявлена. Наши профсюозные «вожди», позорные предатели и изменники, уже сказали свое слово, которым плотно затянули петлю на шее советских республик. Исходя из этого факта, мы должны использовать войну для нашей победы. Лучшим наставником для нас будет опыт русской революции. Мы знаем, что последняя ступень к социальной революции, последняя капля в переполненной до краев чаше противоречий капиталистического строя — это империалистическая война. Теперь наша задача — как можно скорее превратить империалистическую войну в классовую, то есть — гражданскую. А в гражданской войне, особенно в Америке, пролетариат непобедим. Надо только, чтобы все рабочие осознали потребность в гражданской войне, неизбежность ее для перехода к совершенным формам социалистического уклада. Поэтому наша первая практическая задача такова: мы должны сделать так, чтобы в Америке не было ни одного рабочего, который поддался бы лжи желтых профсоюзных «вождей». Мы должны открыть рабочим глаза. Весь пролетариат до последнего человека должен быть организован и принимать активное участие в борьбе. Желтые профсоюзы должны стать красными. Мы обопремся на них. Тогда победа коммунистической революции будет обеспечена. А Совет профсоюзов мы объявим врагом пролетариата. Красные профсоюзы выберут новый совет, пока же мы, ЦК Компартии, объявляем себя Красным Советом Профсоюзов — и будем управлять из подполья профсоюзной жизнью. Итак, агитация среди отсталых, инертных и спровоцированных рабочих элементов рабочих с целью выявления истинного лица профсоюзных прихвостней — наша ударная задача. Далее. Завтра же по всей Америке надо организовать подпольные ревкомы, которые будут руководить революционной борьбой и следить за единством нашей линии. Само собой понятно, что этими ревкомами станут местные комитеты партии, опирающиеся на профессионально-производственные советы. Я закончил, товарищи!

Слово было дано профессору Дюмбригу, бывшему социал-демократу.

Профессор волновался. Говоря дрожащим, поначалу нерешительным, а затем истерическим голосом, профессор Дюмбриг попытался выступить против Тома. Он предостерегал ЦК от неосторожности и горячности, ссылаясь на то, что широкие круги американских рабочих (пусть и в результате провокаций капиталистов, если так угодно товарищу Тому) не хотят войны как таковой — будь то война империалистическая или классовая. Рабочий класс стремится жить в покое. Партия должна еще раз попробовать добиться своего мирными средствами. Следует немедленно начать агиткампанию среди рабочих: все они должны потребовать от правительства прекращения войны с СССР.

Профессор говорил долго и путано, обращаясь к каждому из членов ЦК и будто ища у них поддержки, но всякий раз встречал холодное молчание или насмешливую улыбку. Наконец, усталый и разбитый, он сел на место.

Тогда, вне очереди, снова выступил Том.

— Вы не понимаете момента, дорогой профессор, — холодно сказал он. — Сегодня мы уже просили правительство не начинать войны, но наши же «представители» в Совете профсоюзов подали голос за войну, сами не понимая, что этим поставили на себе крест и подписались под вооруженным восстанием. Теперь вам понятна наша общественная ситуация?

Том помедлил и остро глянул профессору в глаза. Продолжая, он уже не отводил взгляда от испуганных глаз Дюмбрига, обращаясь только к нему.

— Пролетариат загнивает, гибнет в тине демократизма. Правительственные провокации заставляют его изменять самому себе. Болото провокации все глубже затягивает пролетариев, а парламентаристская болтовня разлагает и организованную часть пролетариата.

Том выделил голосом последнюю фразу, и бедный профессор покраснел под его взглядом. Том продолжал:

— Мы, кучка, организованная часть, не в силах извлечь всех поддавшихся на провокации рабочих из этого болота. Глаза им может открыть только мировая катастрофа. И эта катастрофа — империалистическая война. Она подвигнет разложившуюся часть пролетариата на открытое восстание. Мы берем на себя большую ответственность, как бы поддерживая войну. Мы сознательно идем на жертвы. Но, дорогой профессор, вы забыли, что пролетарии имеют право на жертвы… Поймите же свою ошибку… Ибо вы в корне ошибаетесь, как ошибаются и те товарищи, которые перед началом заседания обсуждали между собой тактику восстания.

Здесь Том обратился ко всем собравшимся:

— Я слышал, как некоторые предлагали агитировать за отказ от мобилизации. Это ошибка, товарищи. Мы обязаны мобилизоваться, и именно мы — прежде всего. Мобилизоваться для того, чтобы разложить войска. Все наши действия должны быть направлены на то, чтобы овладеть военными средствами. А это мы можем сделать, лишь будучи мобилизованы. Потому что мало заполучить оружие, надо овладеть и техникой: тогда мы сможем не только угрожать буржуазии оружием, но и полностью парализовать ее. Об этом мы должны будем подробно поговорить.

Том сел.

Слово взял старый инвалид-коммунар, шофер Рудольф.

Комитет с уважением слушал его. Дед Рудольф участвовал еще в русской революции и первым из американских товарищей активно, с оружием в руках защищал интересы рабочих. Возраст и раны, полученные в боях на территории России, мешали Рудольфу говорить, и речь его не была такой зажигательной и динамичной, как выступление Тома. Он долго, но без лишних слов — этому научила его русская революция — говорил о сложности обрисованных Томом задач. Он привел примеры из истории русской революции, рассказав, как тяжело было привлечь пролетариат к активному выступлению против существующего строя и как, наоборот, все рабочие в один день стали красными и взялись за оружие, стоило только авангарду начать вооруженное восстание.

Сравнивая российскую ситуацию с американской, Рудольф доказывал, что в Америке придется еще труднее: хотя американский пролетариат и крепче прежнего российского, специфические условия американской жизни разделили его на различные течения и политические группы.

— Мы должны помнить об этом, — заключил Рудольф, — приступая к выполнению задач, которые выдвинул товарищ Том. Но сейчас перед нами стоит еще один вопрос первостепенной важности. Война объявлена. Не далее, как через несколько дней, начнутся бои. Сразу разложить армию, побудить ее оставить фронт и повернуть оружие против командиров нам не удастся. Это требует некоторого времени. Революционизировать наши профсоюзы и начать гражданскую войну мы также сможем только через некоторое и, не исключено — достаточно долгое время. Однако наши капиталисты ждать не станут. Они все силы бросят на войну. Нам известно, что вооруженные силы уже готовы к бою. Советские страны не располагают достаточно совершенной военной техникой, чтобы бороться против оружия капиталистов. Империалистическая армия за неделю их раздавит и задушит ядовитыми газами. И если для подготовки нашей революции потребуется какое-то время, которое займет война, то эту революцию мы совершим лишь ценой гибели советских республик. Да, товарищи, — воскликнул Рудольф, и голос его задрожал на звонких нотах. — Я подчеркиваю: пока мы будем